Сибирские огни, 1984, № 3

Но вот возник во мне Образ-Собор. Возник вне связи с текстами старого абориге­ на. Собор не мог с ними соприкасаться, напротив, сутью своей противоречил им, но нечто выше явного противоречия соединяло Собор и слова сибирского старика, грудь которого покинула радуга значительно раньше, чем пришла его смерть.» Этот собор, связанный с илгеяем Ивана Грозного, а следовательно, с одной из наиболее драматических страниц русской истории (словно были наименее драматиче­ ские), показал мне Борис, мой добрый московский товарищ, когда мы глубокой ночью шли от станции метро «Текстильщики» к его жилищу в стандартном доме на улице Полбина. Район, насколько можно было судить в темноте, вырос на месте какой-то дере­ вушки или пригородного поселка. Укорачивая путь, проходя дворами и задворками, мы то и дело острекались крапивой или перебредали бурьян — по запахам то полын­ ный, то конопляный. Но вот мы вышли на старый асфальт, и в отдалений, вниз по противоположной стороне темной улицы, нам предстало нечто необычное для темной ночи глухого пригорода. Окруженный высоким глухим забором с прожекторами по углам,— освещенный желтыми лампами и зеленоватыми клубами пара, текущего вверх по разноцветным от обшарпанности стенам,— теряющийся в темноте, размываемый дымом, по временам выпалывающим из толстой железной трубы, дымом, который неотличим от темноты и угадывается только по угарному угольному духу,— сопровожденный большими стары­ ми и кривыми деревьями вдоль забора,— стоял Собор. Этот Собор — даже и теперь, окутанный, •прерываемый паром и дымом, погрязший в пристройках, посаженный за забор,— выглядел внушительно. И конечно же, внушительность его только увеличилась в моих глазах, когда Боря сказал мне что-то про Ивана Грозного, с деяниями которого было связано как-то это ритуальное сооружение. Впрочем, я могу ошибиться. Может быть, он говорил о Дмитрии Донском... А теперь тут делают безалкогольные напитки... И я понял — откуда этот странный миражный звон. Точно ветер раскачивает де­ рево, поросшее вместо листвы — пустыми бутылками. Звон негромкий, ровный, рав­ нодушный, смешивающийся во впечатлении с зеленоватым паром и желтым светом вокруг Собора. Чуть позже, на кухне у Бори мы дискуссировали, и он, как и подобает поэту — горячо и взволнованно, не доходя до крайностей, а только ими и пользуясь в разгово­ ре, провозглашал недопустимость подобного отношения к памятникам истории, о провалах в нашей исторической памяти, о безобразности соединения С.обора и лимона­ да и пр., и т. д. Боря готов был тут же, не допив чай, идти и возрождать Собор в первоначальном виде — очищать, реконструировать, реставрировать, восстанавливать. Сам же он удивительно напоминал Мне деревенского звонаря, лишенного дела жизни, поскольку указом Петра Великого колокола с его церкви были сняты и увезены для переливки на пушки... — Но послушай,— пытался я с ним спорить,— ведь этот собор и теперь — памятник. Там наверняка есть доска — «здесь тогда-то было то-то»... — Помнить — значит хранить н любить! — грустно горячился Боря. —. А почему ты решил, что этот собор памятник только княжеским временам? Он памятник всем временам, через которые прошел и которые прошли сквозь него и по нему... — Но ты же не рвешь книги на куски, прочитав их, не надеешься сохранить Пушкина только в своей памяти! Борис углубился в судьбы архитектурных памятников, то и дело выходя и при­ нося в кухню книги для подтверждения своих слов. К утру в кухне негде было повер­ нуться от раскрытых фолиантов. Мы сидели, по пояс заваленные философами, худож­ никами, поэтами, учеными и политиками. От всего этого стоял такой шум, как на ста­ дионе... Но мне спорить с Борей не хотелось.