Сибирские огни, 1984, № 3

ного крыла культуры, и радоваться тому, что запасы творений народного духа в Сиби­ ри поистине неисчерпаемы! Орел Хотой-тойон — якутский до последнего пера, но и тот же самый, в которого превращался Зевс,— воплощение неба, властитель высоты,, приносящий весеннее воск­ ресение земле, рн прилетает и садится на тайгу, захватив когтями своих могучих ног сразу по семь еловых вершин в каждую лапу. И эти высокие деревья становятся как бы продолжением его когтей, проникаю­ щих в землю, ждущую его плодородной силы, как солнечного тепла, как укоренения солнечных лучей в своих недрах. Орел воспринимается как огромная дождевая туча, проливающая в землю живот­ ворную влагу. Орел — мироздание, соединенное в любви, в деле сотворения новой жизни, в дёле бессмертия... И он ^ е т а е т . И вновь земля лежит в снегах, во льдах, в безмолвии и безжиз­ ненности. Жизнь замирает. Но звучит олонхо, воспевая Орла — небесное Дреао Якутского Лукоморья, воспевая здоровье а красоту животворящего единства неба и земли, сообщая из века в век и из поколения в поколение, что любовь и есть бес­ смертный смысл жизни. Слушайте олонхо! Теперь на крыльях горбоносого Хотой-хомпорууна перенесемся на юго-запад родной матушки-Сибири, опустимся в пределы Золотого вечного Алтая, войдем в его шестигранный, пропахший можжевеловым дымом аил, присядем- у очага и послушаем широкий шум Древа здешнего Лукоморья. Это Богатый Тополь — родовое древо бай-терек. Великое растение в тени одной его ветви укрывается от жары табун коней, а высота его, йреодолев пределы видимого неба, проросла во владения Курбустана. Все три мира алтайской вселенной как бы держатся укрепленными на этом древе и его символическом повторении — коновязи, связуя мир небесных ваьастителей с миром лю­ дей — героев я злодеев, а корни дерева и основание коновязи — уходят в мрак нижней страны, где властвует злой Эрлик-бий, повелитель сил тьмы, плывущий в лодке без весла по водам подземной реки. У подножия алтайского Древа стоит богатырский конь, течет неиссякаемый чудо­ действенный родник-аржан, сидят на цепях два сторожевых пса, охраняющие древо и страну от воинов Эрлика. В средине ствола, на двух бронзовых ветвях — два беркута, они бессонно охраняют дальние пределы страны от врагов, при их появлении клекоча и шумя крыльями. (Помните, как у Пушкина в той же роли выступает золотой п ет\- шок?) А еще выше сидят две золотые, величиной с конскую голову каждая, кукушки- вещуньи, преображающие песней своею пустынные земли — в цветущий сад, предска­ зывающие людям будущее.... Алтайское древо песенно, оно величественно в своей классической статике, законченности. Алтайское древо — канонично. Оно бессмертно, ничто не может поколебать его ствол, осыпать его злато-сереб­ ряную листву. Алтайское древо — воплощенная вера в то, что сила может пересилить силу, зло может упиться своим торжеством, но народ — бессмертен, как бессмертна природа. И если -от изобильной страны останется одно дерево, от бесчисленных табунов — одна кобылица, от огромного народа один мальчик — то народ будет жить, он возро­ дится, он останется на своей родине! .\лтайцы не рубили на дрова живые деревья. Живя в богатейших лесах, они брали сухостой и валежник. Это отношение к лесу характерно Пля многих народов, можно сказать, это отно­ шение — характерная черта поры язычества. Ученые выясняют— почему, как сложилось такое отношение к дереву? Потому ли, что «...предки человека обитали на деревьях... оформленное после в тотемизме табу срубать деревья могло возникнуть сначала как простая фиксация того порядка, кото­ рый существовал прежде, когда человек еще был не в силах рубить растущие деревья»...