Сибирские огни, 1984, № 3

Но тут американец решил развеять свое второе сомнение. Прощаясь, он спросил: - - Вы комсомольцы? йес? Получив утвердительный ответ, он заторопился в отель. Назавтра к зоопарку он не явился. Так он и отправился далее по свету, унося в Америку через Россию — Японию — Австралию — что-то там в океане непоколебимое убеждение в том, что в Сибири водится белый линяющий, впадающий в спячку саблезубый тигрообразный мамонто-медведь.„ Теперь, вспоминая о «Сибирском звере», я даж е немного посомневался: а не разыгрывал ли нас тренер? Но в памяти остались его такие ясные и уверенные глаза, что только стоило их представить, как все сомнения пропадали. Что касается «мамон- то-медведя», то ему конечно далеко до знаменитого сибирского «баранца» или «пе­ ревозчика», о которых речь пойдет позже. Мамонто-медведь разве что с некоторой натяжкой может сравниться с человеко-рыбой, которая водилась в реке Тахмин й обладала руками, ногами, ртом, носом, глазами, только была «лишена возможности объясняться словесно». Что же это за человеко-рыба? Путешественники ее не придумали. Они, начиная . с первого, ссылаются на сведения, которые получили во время странствий по Мосьсовии. Может быть кистеперая рыба? Или еще какая-то, способная переползать из вы­ сохшего водоема в пригодный для жизни? Может быть, морж, тюлень, нерпа? Но этих зверей европейцы достаточно звали... А может быть, самая обыкновенная русалка? Чего, действительно, проще — русалка на ветвях сидит... Вылезла из большой реки Тахмин, залезла на дуб зеленый и сидит себе, оглядывая колдовским оком пре­ делы родного сибирского Лукоморья... «Откуда я получил первые сведения о Лукоморье? Наверняка из той энциклопедии чудес, которая называется творчеством Пушки­ на. Конечно же, я узнал про дуб зеленый, и про цепного кота, и про русалок много прежде, чем уразумел, что все это написано ямбом...»— под этими словами «певца Лукоморья» Леонида Мартынова подпишется каждый. Все мы впервые узнали о Л у­ коморье от Пушкина и восприняли эту страну с ее обитателями как нечто естественно чудесное, как не выдуманное кем-то, то есть как народное. Пушкин впервые «получил сведения о Лукоморье» от Арины Родионовны. И присказку своей няни положил в основу вступления к поэме «Руслан и Людмила». У лукоморья дуб зеленый: Златая цепь ка дубе том: И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом; Идет направо — песнь заводит, Налево — сказку говорит. Там чудеса: там леший бродит. Русалка на ветвях сидит; Таи на неведомых дорожках Следы невиданных зверей; Избушка там на курьих ножках Стоит без окон, без дверей... Но ведь это сказочное лукоморье и то Лукоморье, которое ввел в географиче­ скую науку Сигизмунд Герберштейн, где оно и утвердилось с легкой писательской руки Алессандро Гваньини и бытовало вплоть до начала девятнадцатого века,— во многом имеют один источник: русский фольклор, славянскую мифологию. (Попутно, Тема для кандидатской диссертации: Роль русского устного народного творчества в формировании и трансформации воззрений иностранных путешественников и писателей на проблемы этнографии и этногенеза, географии и экологии средневековой и постсредневековой Сибири в свете... и т. д.) ' И чего только не сообщили бородатые русские собеседники иностранным путеше­ ственникам за долгие годы!.. «...там есть еще другой зверь, называемый перевозчиком; мех его желто-бурый, с белыми и черными оттенками, очень красив в шубах, но его очень мало употребля