Сибирские огни, 1984, № 2
мянолицую, остроглазую женщину — по всей вероятности жену.— соп ровождавших домой солдатд-фронтовика. Дед, увидев ребят, громким «тпру» остановил косматую лошаденку. — А проеду я напрямик через' болота? А то когда ехал в эту сторону и пошел дождь, то только с божьей помощью еле-еле добрался. Молодка ловко спрыгнула с подводы. Начала собирать чернику. — Маруся, куда ты? Кого ты, отец, расспрашиваешь? Какие бо лота тебя интересуют, наверное, Рогалинские кочки? А где мы теперь? Несмотря на жару, солдат был в застегнутой на все пуговицы щинели. На голове— пилотка с красной звездочкой. Глаза закрывала широкая черная плюшевая повязка. Он сидел, опершись высоко на охапку сена, с каким-то мешком, а может, и подушкой под головой. Голос у него был резким, как бы немного испуганным. Когда он го ворил, то вертел головой во все стороны, а его неестественно большие й белые ладони нервно перебирали пальцами перекладины телеги. УЗнав, что дорога проезжая, старик чмокнул на косматую лошаденку, хлопнул вожжами и, не дожидаясь, тронулся. — Поехали! Маруся, ты где? — Здесь я, Митюша, здесь. Собрала тебе немного ягод. С ягодами в подоле, сверкая белыми бедрами, молодка уселась боком на подводу. Яйцо у нее было румяным, красивым, добрым, све тилось от счастья; Слепой солдат, видимо, тоже был в этот момент счастливым, ибо наклонился к ней и что-то ей говорил. А потом оба громко рассмеялись. Сташек и Ваня стояли молча и глядели им вслед, пока подвода не скрылась за деревьями, пока не утихли стук ее колес и счастливый смех молодки и солдата. А когда наконец и они дви нулись в свою сторону, то довольно порядочный отрезок пути проша гали молча. Вечером развели костер и жарили грибы. Белые, посыпанные солью, они хрустели на зубах, как картофельные оладьи. Огонь уга сал, и только тлели красные угольки. — Хуже всего — это темнота. Я всегда боялся ночи. Не знаю почему, но боялся. Никогда не хотел оставаться дома в потемках. Мама кричала на меня, й отец смеялся... Стась, а если этот солдат, ну, тот с повязкой, был охотником?.. — Все равно кем он был. — Ну да, конечно. Страшно, наверное, ничего не видеть, а? — Боишься? — Предпочитаю не думать об этом. — Я тоже. — Мой отец тоже, видимо, не думал о страхе... Он был веселым, высоким, сильным. Когда я был маленьким, он сажал меня на закор ки и бегал так со мной. Я немного боялся, но и любил эту забаву. Ты знаешь, почему мне хочется поскорее попасть на фронт? Скажу тебе откровенно. Хочется держать в руке винтовку, гранату, пусть сып лются на меня бомбы, пусть лезут танки, пусть со мной, не знаю что станет — но. я хочу знать, что такое война. Хочу знать, что переживал, что чувствовал мой отец, пока его не настигла пуля. Я иногда думаю про себя, что каждый сын должен что-то сделать для отца. А я для сво его могу теперь сделать только то, что пойду туда, где и он был... Когда на следующий день пополудню тайга неожиданно рассту пилась, друзья увидели перед собой сплошную, растянувшуюся на многие километры полосу возделанной земли. Среди этих пшенично ржаных и картофельных полей текла река, ненамного шире, чем Пой ма. А над рекой, на ее более высоком правом берегу, раскинулась боль шая деревня с типичными для Сибири домами из лиственницы. Чуть в стороне стояли вместительные деревянные амбары, овины и конюш ни. Несмотря на то, что деревня была отнюдь не маленькой, ее ограж дала изгородь из сосновых жердей воротами на все четыре стороны. Из труб поднимался дым. По реке курсировал паром. Пели петухи, 56 •
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2