Сибирские огни, 1984, № 2

— Выспаться, браток, успеешь, когда дедом станешь и будешь греть кости на печи. А сейчас на это нет времени. Теперь, ребята, мы должны действовать еще быстрее и с большим эффектом, чем на фронте. Там, если не прорвали линию обороны сегодня, наступали на следующий день. Бункер, деревню, город атаковали до тех пор, пока не добивались своего. С землей так нельзя. Она знает свою пору и ждать тебя не будет. Опоздаешь — пиши пропало. Не посеешь вовре­ мя — не соберешь урожая. Хлеб даром не дается. А мы здесь как раз для того, чтобы дать, людям этот хлеб... Изменился майор. Изменились и его бойцы. Пробудилась их врожденная любовь к труду. Им ничего не стоило сменить винтовку на плуг или косу. Это — состоящее в большинстве своем из крестьян — войско не надо было заставлять работать. Они понимали, что полностью использовать эту весну уже не успеют. Что с опозданием возделанная, искалеченная войной, запущенная земля не даст того, что могла бы. Но все-таки хотя бы что-то даст. Поэтому они чуть свет выходили в поле, ставили винтовки в «козлы», снимали мундиры, засучивали рукава, одни набожно крестились, другие по древнему обычаю поплевывали на ладони — и пахали, бороновали, сеяли, косили. Только время от времени останавливались, окидывали взглядом проделанную работу, посматривали на солнце, вытирали рукавом пот со лба и шагали даль­ ше. Забывались в работе как на своей, отцовской пашне... Взвод старшего сержанта Родака, усиленный отделением саперов, вот уже третий день приводил в порядок поле в несколько десятков гектаров, расположенное недалеко от дворца и протянувшееся вдоль речки, на берегу которой погиб Ковальчик. Изрытое окопами, ворон­ ками от бомб, загроможденное остовами сгоревших танков, разбитых орудий, и к тому же еще заминированное поле брани не только пре­ граждало путь к пойменным лугам и раскинув'йьимся за ними полям, но и служило источником постоянной угрозы, в довершение всего каждый порыв ветра приносил оттуда отвратительный трупный запах кладби­ ща, — Нам почему-то всегда везет! Уверен, что если понадобится чистить отхожие места, то поручик Талярский снова выделит для этого второй взвод. За что он так взъелся на нас? — жаловался Гожеля. — Перестань, ведь кто-то должен это делать. Разве так уже важно, кто? Лучше помоги поддеть это чертово железо, а то я один не могу с ним управиться. Браун длинным ломом пытался свалить в глубокую воронку груду искореженного, расплавившегося, обгоревшего железа. Гожеля и Родак поспешили ему на помощь. — Интересно, что же это было? — Какое-нибудь орудие или тяжелый миномет- — Ну и досталось же ему! Теперь-то я могу вам признаться. Боль* ше всего я боялся всегда, ну угадайте чего? — Гожеля присел на край окопа и начал свертывать «козью ножку». — Бомб, наверное. Я их больше всего боюсь,— признался Браун. - Я тоже. Их воя я больше всего не любил,— не скрывал Родак. — А я, ребята, больше всего минометов боялся. Бомба попадет в тебя или нет — неизвестно. А миномет — хлоп, хлоп! И нащупал тебя, А ты, Казик, чего больше всего на войне боялся? Рашевичу было под пятьдесят, но с длинными, обвислыми усами, высокий как жердь, сутулый — он выглядел значительно старше. На вопрос Гожели махнул пренебрежительно рукой н продолжал ритмич­ ным, равномерным взмахом лопаты засьтать яму, в которую они толь­ ко что сбросили металл. Но Гожеля не отставал; — Иди сюда, Казик, закури. — Это можно. Рашевич воткнул лопату в землю и подошел к ним. Однако на всякий случай всрессфосил Родака: И. £^