Сибирские огни, 1984, № 2

и имел в руках оружие! Вот если бы ты его там увидел, тогда бы мы с тобой поговорили. Для меня, Родак, нет хороших немцев. Во всяком случае, я таких не встречал. Ни эсэсовцев, ни вермахтовцев. Ты слы­ шал что-нибудь о Замойщине? Я как раз оттуда родом. Жил в деревне. Дворки называется. А вернее, называлась, ибо камня на камне от нее не осталось. Немцы решили колонизировать Замойщину, земля наша, хорошая, плодородная, им понравилась. Началась паника. Люди убегали, прятались по лесам, каждый надеялся пережить как-нибудь это время. Да и поговаривали, что война скоро закончится, ведь про­ тив немцев теперь и Англия, и Америка, и Россия. Самое позднее — пророчили — к пасхе. Как бы не так! В нашу деревню немцы ворвались под утро. Они всегда выбирали для своих карательных операций это время. Была зима. Мороз. Метель. В хате, не считая родителей и стариков, нас было шестеро братьев и сестер: четверо мальчишек и две девчонки. Все были еще маленькими. Самая младшая, Агнешка, еще в люльке. Разница в возрасте неболь­ шая — год или два. Я был самым старшим, мне исполнилось тогда семнадцать лет... Скажу тебе только, что из всей нашей семьи в живых остался я один. Один-одинешенек. Впрочем, случайно или чудом. До сих пор не знаю, как мне это удалось. Вермахтовцы окружили деревню.^^А потом ходили из хаты в хату и стреляли, избивали. Малень­ ких детей забирали, грузили, как мешки, на автомашины. В нашу избу ворвались трое. Среди них один, старший, настоящая гнида. Я запомнил его морду на всю жизнь. Начали вытаскивать попрятавшихся по углам детей. Эта образина вытащил Агнешку из люльки. Мать вцепи­ лась в нее, не отдавала. Тогда он пнул ее ногой, а когда это не помогло, ударил сапогом по зубам, вырвал ребенка и шмякнул его о печь... После этого они как будто бы взбесились, как будто бы напились крови. Начали шпарить очередями. Меня тоже очередь прошила, сбила с ног. Не знаю как оказался за порогом. Больную бабку убили в постели, а деда — на печи. Потом мать, отца, Владека, Розу, Богдайа, Юзека... Всех! Всех! А я лежал у порога и притворился мертвым! Кровь хлестала из меня как из зарезанного поросенка. Они ходили по мне сапожищами, туда и сюда. Это, наверное, и ввело их в заблужде­ ние. Потом подожгли хату. Ушли, когда огромное пламя охватило соломенную крышу. Никто из моих не подавал признаков жизни. Я выполз вначале в сени, а оттуда через конюшню к навозной яме. Только на следующий день меня откопали из-под снега партизаны! Их отряд нагрянул как раз в наши края. ПоТом говорили, что он настиг где-то тот карательный отряд, но для моих это было уже поздно... 8 Как только рассветало, в батальоне объявлялся подъем. Восходя­ щее солнце встречало уже работающих на полях бойцов. Подчиненные майора Таманского занимались всем: разминированием, наведением мостов, ремонтом водопроводов, мельниц и пекарен, выращиванием скота, свиней и птида. Но главным их занятием было земледелие. Подгоняемые весной, которая все больше вступала в свои права, они старались по возможности наверстать упущенное: использовать каждый пустующий клочок земли под картошку, засеять яровыми еще пару гектаров. Майор Таманский — прирожденный крестьянин — не давал им минуты покоя. Себя тоже не щадил. Как принято в деревне он с рассветом уходил в поле и возвращался лишь с наступлением темноты. Причем, неохотно. Часовые долго еще видели по ночам свет в окошке своего командира. «Когда он только спит?» - удивлялись они, медлен­ но расхаживая, поеживаясь от ночной прохлады, вслушиваясь в шум старого парка и раскинзь-вшегося рядом моря. А майор всякий раз с ^ отвечал им на этот вопрос;