Сибирские огни, 1984, № 2
все в морщинах, а руки жилистые, натруженные. Она держала на коле нях девочку которая без устали сосала палец. Мальчик сидел между матерью и Сташеком и внимательно наблюдал за его движениями. «Ее Ганс схватил бы польского ребенка...» Странный человек этот Тылют- ский. Но по-своему прав. Страшно было слушать, что люди рассказывали о немцах. Но война ведь окончилась. Что должно быть с этими немца ми, то и будет. А дети есть дети. До чего! же хороша эта малышка. Интересно, как ее зовут. Наверное, Эльза, Инга или Марта... Девочка как будто почувствовала, что он думает о ней, посмотрела в-его сторо ну. Родак улыбнулся и подмигнул ей. Ребенок смутился, вынул палец из ротика. Родак достал из потайного ящичка у руля кусочек спрессован ного сладкого кофе и протянул девочке'. Та засмущалась. Мать что-то сказала ей. Малышка взяла и начала с жадностью есть. —■Оапке зсЬоп ’,— сказала женщина. Другой кусочек Сташек от-» дал мальчику. — Оапке.— У мальчугана был тихий, испуганный голос. Сташек прибавил газу. Он разозлился на себя, как всегда, когда не был уверен, правильно ли поступает. В конце концов, какое ему дело до этих немецких детей! Если бы их отцы не начали войну, не бы ло бы всего этбго, не было бы несчастий, смертей. Ведь он солдат армии-победительницы, находится на древней польской земле и дол жен дать им это почувствовать. Кому? Этой изнуренной, перепуганной женщине, этим ни в чем не повинным малышам? «Ее Ганс схватил бы польского ребенка...» Дети грызли кофе... Из-за поворота показались какие-то строения. Женщина начала что-то говорить, и Сташек догадался, что она собирается сойти. Он^ остановил ' машину у двора,, который она ему показала. Старенький, с покрывшейся мохом крышей кирпичный домик. Овин. Конюшня. Да, небогато. Двор производил впечатление вымершего. Но нет, спустя мгновение на заросшее диким виноградом крыльцо вышла старая женщина, мать, а может быть, свекровь. Когда он нажал ногой на стартер, т^ь краешком глаза успел заметить, как де вочка и мальчик махали им руками на прощание... Сержант Тылютский сидел весь надутый. «Сердится, наверное, за*то, что я отправил его наверх. А, черт с ним. И все же, чем эти дети провинились перед ним?» — Странный ты человек, Тылютский. Ну и что такого, что мы их немного подвезли? — Они бы тебя подвезли, как бы не так. — Я же тебе говорил, что мы — это не они. А впрочем, чем эти дети или эта баба виноваты? — Но это же немцы! — Немцы тоже люди. — Для меня — никогда! Я бы их всех истребил под корень до пятого колена. — Чепуху болтаешь. С бабами и детишками мы не воюем. А впро чем, война уже закончилась... — Слушай, Родак, что ты знаешь о немцах? — повернулся Тылют ский к Сташеку, лицо его побледнело, голос стал сдавленным и злым.— Ты был в Сибири и оттуда идешь с войском. Ты, конечно, слышал от людей, что немцы вытворяли в Польше. Но сам под их сапогом не ж и л ., На собственной шкуре этого не испытал. В армии, на фронте, все вы глядит иначе. У тебя оружие, ты не один, и вместе мы — сила. Цдешь в атаку, стреляешь, лупишь гранатой. Ты его, он тебя. А теперь ты видишь немцев либо в плену — о, какие же о«и тихони, какие невинные младенцы — либо таких, как эта баба или те старики, у нас в усадьбе. Либо тех, кто вывешивал в Берлине белые полотнища. Но если бы ты, браток, увидел немца у нас, в Польше, все равно где, в городе или деревне, когда у него была власть, когда он был властелином мира ‘ Большое спасибо! (нем.) т . ^ СнОврскшогш я
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2