Сибирские огни, 1984, № 2
Талярского, которой доверено произвести прощальный салют. Взвод Родака отдает товарищу последний долг. Пришли майор Таманский, капитан Затора'. — Батальон, смирно! Равнение — направо! Родак несет гроб и— хотя шесть человек взвалили его на свои пле чи — тяжесть неимоверная. Осторожно ставят его возле холмика из желтого песка. — Батальон — вольно! Майор Таманский делает несколько шагов вперед. Начинает гово рить. Его голос доходит до стар'шего сержанта как бы приглушенный, как будто издалека... — ...не дошел Ковальчик до дома. Не вернулся солдат с войны, хо тя она уже закончилась. Родак кусает губы. Чувство вины спирает дыхание. «Дерьмо я, а не командир! Прав Талярский. Если бы я не оставил тогда Ковальчи- ка с этими коровами, если бы велел ему догнать колонну...» — ...все мы спешим домой. Там нас ждут, поглядывают на дорогу, Ковальчика ждала жена, трое детей. Но он не вернется. Погиб как сол дат. Ковальчик был крестьянином. Любил землю. Он знал, понимал, что война это как страшная болезнь: приходит и уходит. А земля, труд — это жизнь. Майор отдает честь. Отдают честь другие офицеры. Отдает честь Родак. Трубач играет сигнал. «Заряжай! Залпом — пли!» И тишина. Плачут девчата, которые пришли на похороны, и кладут на гроб бу кеты весенних полевых цветов. Р о д а к н е и з в е с т н о почему — вспомнил вдруг седоволосую Клару. Что-то ее не видно. Б то же время среди де ревьев парка мелькает фигура старого немца и его пожилой жены. Майор Таманский берет горсть песка и бросает на гроб. За н и м З а т о ра, Талярский, Тридульский, Квятковский, Гожеля, Родак. Роты, рдна за другой, направляются в районы своего расположения. Тридульский по плевывает на ладони и берет в руки лопату. Мокрый песок глухо стучит по крышке гроба. Крест. Деревянная табличка с выжженной надписью. А дождь все не перестает. Темнеет. Родак уходит с могилы Ковальчика последним. Он промок до последней нитки. Медленно бредет в свой флигель. У него сейчас одно только желание: повалиться на кровать и уснуть. Чувствует острую резь в глазах. В комнате, которую он зани мает вместе с Гожелей, его ждет почти весь взвод. Родак еще не пони мает, почему они здесь собрались. Даж е тогда, когда Гожеля открыва ет канистру и разливает спирт. Тридульский протягивает ему кружку. — Давай помянем, старший сержант, покойника добрым словом. Таков обычай. Хороший был парень, этот наш Ковальчик, упокой, гос поди, душу его, ничего плохого о нем не скажешь. Ну пей же, пей, не отказывайся, сынок, и тебе станет легче. А убиваться так не стоит. Ко вальчика все равно уже не воскресить, только себе сделаешь хуже. Родак поборол себя и залпом опрокинул резко пахнущую, обжи гающую жидкость. Поперхнулся, закашлялся, покраснел. Так и не на учился пить чистый спирт; всегда в.последнюю минуту забывал, что нельзя вдыхать воздух. А потом, не обращая внимания на шум и гам, впервые за последние два дня снял портупею с пистолетом, расстегнул воротник мундира, повалился на диван и почти тотчас же уснул. Не чувствовал даже, как Гожеля с Тридульским .- трудом стащили с его ног мокрые, забрызганные грязью сапоги... Батальон майора Таманского с марша овладел ситуацией, хотя для строевого, фронтового войска она была нетипичной. Командование и штаб батальона вместе со второй ротой поручика Талярского размести лись в усадьбе. Остальные три роты заняли, ближайшие фольварки; Гурное, Гробелю и Дёмбину. Майор Таманский, который в таком боль- 15 . ,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2