Сибирские огни, 1984, № 2

на себя «наигранное простодушие», «легкую придурковатость», то это просто оборони­ тельный прием; от своего «я» он никогда не отступится. А вот Семен Табакаев и'з повести «Дом под черемухой» беспомощен перед наглым натиском стяжательства. Он, как говорится, весь «под каблуком» у своей жены Ираиды. Но «Семен особенно не роптал, лишь из­ редка- просыпалась эта мужская гордость, будь она неладна...». Захотела супруга ку­ пить избу под дачу в ближайшей от города деревне... Пожалуйста. Захотела выжить хозяйку-старуху из той избы, которую сни наметили переделать под дачу... Пожалуй­ ста. Захотела срубить вековую черемуху, потому что затеняла огород.... Пожалуйста. Захотела... И тут, на каком-то витке этого, вынужденного бега по кругу, ,в нем проры­ вается собственное достоинство. Он во все­ услышание заявляет: «Я вот что- сделаю. Пущу я красного петуха». И хотя .«силы в себе Семён чувствовал огромные», но си­ ла, окружавшая его, оказалась мощнее. Весь его порыв лишь, вылился в видение пламени, которое, «став. прозрачным, как дымка, ушло в небо, где и растаяло». В книге не все равноценно. В повести «Облава», например, ощутима какая-то размазанность действия и эскизность обра­ зов. Это Происходит в основном из-за рых­ лой композиции. Сам центр художественно­ го повествования выбран, по всей видимо­ сти, неудачно. Это — история одичания собак в поселке, когда они стали резать домашний скот, а в один прекрасный день вообще ушли в лес... Но тут, ненароком, исподволь, начинает выступать другая тема — переустройство прежней деревенской жизни на новый лад, поскольку рядом открылся ртутный рудник, В повести прослеживается ряд других сю­ жетных линий — значительных и мелких, Такая разбросанность в сравнительно не­ большом произведении не может не при­ вести к расплывчатости его восприятия, что неизбежно снижает его художественные достоинства. Слово у Е. Гущина, как правида, отоб­ ранное, взвешенное. Основу ритма и тона повествования задает эмоционально-насы­ щенная, пронизанная яркой образностью авторская речь. Сюжеты у повестей просты и непритяза­ тельны, но ■книга, читается с интересом, по­ скольку в характерах с первкьх строк ощу­ щается какая-Т(У властная притягательная сила. Она в их жизненной прочности и це­ леустремленности. Эта книга учит человеч­ ности, она еще раз побуждает каждого поразмыслить, так ли мы живем, к тому ли стремимся, не довольствуемся ли суррога­ тами жизни, не‘задеты ли опасной болезнью корыстолюбия и эгоизма. В. МАЛЬЦЕВ Е. Цейтлмн. Всеволод Ивайов, Зал.-Сиб. кн. изд-во, Новосибирск, 1983. Е. Цейтлин. Жить и верить. Документаль­ ное повествование о Викторе Чугунове, шахтере и лисателе. Кемеровское нн. изд-во, 1983. , Очень разные эти две книги Е. Цейтлина, разные по материалу, по методу исследова­ ния, манере изложения. И тем не менее они достаточно полно отражают важнейигие научные и литературно-критические интере­ сы исследователя, увлекают читателя дви­ жущейся авторской мыслью. Пожалуй, именно это качество полтора десятилетия тому назад не позволило зате­ ряться первым работам Е. Цейтлина о клас­ сике советской литературы Всеволоде Ива­ нове, публиковавшимся на страницах сибир­ ских и центральных изданий. На их основе и родились две книги; «Беседы в дороге» (Новосибирск, 1977) и «Сколько дорог у «Бронепоезда 14-69» (Москва. 1982). Те­ перь в серии «Литературных портретов», регулярно издаваемых в Новосибирске, увидела свет еще одна работа Е. Цейтлина о Всеволоде Иванове, Первая из названных книг имела подза­ головок: «Всеволод Иванов — литературный наставник, критик, редактор» и, .будучи ос­ нованной на богатом архивном материале, позволила увидеть еще одну,' практически не изученную грань деятельности писателя, начинавшего, как известно, свой творческий путь в Сибири в период гражданской вой­ ны. Богатый, малоизвестный материал пред­ ставлен и в книге о Вс. Иванове,-вышедшей в Москве. Подлинная научная оснащенность отме­ чает и . последнюю работу критика о Вс. Иванове. Популяризаторский харак­ тер литературного портрета отню^1ь не ме­ шает Е. Цейтлину широко использовать' серьезные академические издания, мало­ доступную периодику прошлых десятиле­ тий, архивные материалы, забытые отклики современников Вс. Иванова. Именно это позволяет исследователю вы­ явить и хорошо аргументировать двинсеяие и развитие художественного мышления классика советской литературы на разных этапах его творчества.' Сделать это по отношению ко Всеволоду Иванову рчень непросто, ибо, по меткому слову М. Горького, Вс. Иванов умел «пре­ восходно поссориться с самим собою...». От этой исходной мысли Е, Цейтлин при­ ходит к справедливому утверждению, что Вс. Иванов «боялся при этом остановиться» и «всю жизнь шел именно к самому себе».' Вполне закономерно, что исследователь уделяет большое внимание тем рассказам двадцатых годов, которые менее всего изу­ чены в литературе («Киргиз Темербей», «Как создаются курганы»), либо произведе­ ниям, вызвавшим в свое время весьма разноречивые, а порою и несправедливые оценки («Тайное тайных»). Точно определена сущность цикла «Тай­ ное тайных», его сложная психологическая задача — внешнее проявление и внутреннее состояние героя. Отсюда — проблема гар­ монии человека. Нет, не оправдание героев, не навязывание читателям симпатий к ним движет пером Вс. Иванова. «Для него ва­ жен,— пишет Е: Цейтлин,— сам поворот мысли. Тема гармонии здесь оказывается насмешливой и- по-настоящему пара­ доксальной». Все эти и другие наблюдения позволяют- 'кри-^ику сделать убедительный..выроп о н.о-.-..