Сибирские огни, 1984, № 2

Борис Укачин ГОРИ, сияй, ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ Абитуриенты, выдержавшие творческий конкурс в Литературный институт имени А. М. Горького в августе 1962 года, ка­ жется, почти все познакомились и все знали друг о друге; кто откуда, на каком языке пишет, где печатался, с книгой ли собствен­ ной приехал или нет. Еще до экзаменов, а мы друг друга «экзаменовали» чтением стихов, показывали первые свои книги, под- ' борки стихов, рассказов, в редких случаях даже повестей и романов. И вот среди это­ го общего шума и гама не заметил я тогда лица моего будущего однокашника и друга Николая Рубцова. Счастливчики, поступившие в желанный Литинститут, остались в Москве, чтобы продолжить учебу, а большая часть с го­ речью в груди, со слезами на глазах ехали по домам. Нас, вновь принятых, на очном отделении было около тридцати человек. .Мы чувствовали себя как бы отборными зернами, оставленными на посев будущего урожая. Круг наш стал тесным, теперь все .мы жили в одном доме на улице'Добролю­ бова. Но и тут каким-то образом .на мои глаза не попадался Рубцов. В общежитии Литинститута я поселился вместе с Сергеем Макаровым из Ленингра­ да. Среди первокурсников он тогда считал- :я одним из самых одаренных поэтов. Большую подборку его стихов напечатал журнал «Огонек». Добродушный и улыбчи­ вый здоровяк, Сережа Макаров однажды мне говорит: — Пойдем, я тебя познакомлю с хорошим поэтом из Ленинграда. Я тут же согласился и пошел с ним в од­ ну из комнат нашего шумного общежития. Сережа Макаров сказал, что хочет позна­ комить меня не с кем-то из однокурсников, а «с хорошим поэтом из Ленинграда». Ле­ нинград для меня, юного провинциала, был каким-то сверхсказочным городом, ничем не уступающим Москве. А в литературе — это Николай Тихонов, Сергей Орлов, Ми- * хайл Дудин, чьи стихи в то время мне были наиболее понятны и известны. Да вообще в то время в нас жила жажда знакомства с любым человеком из литературных кру­ гов. не говоря уж о «хороших поэтах». Захожу в комнату. Сквозь папиросный дым' различаю несколько знакомых лиц од­ нокурсников; Женя Чернов, Эдик Крылов, Коля Попов (ныне выбрал он себе псевдо- , ним Ливнев) и еще кто-то. Среди них на стуле, как сейчас четко вижу, сидит уг­ рюмый, лысеющий человек с полузакрыты­ ми глазами. — Коля, вот о ком мы говорили. Позна­ комься, поэт из Горного Алтая. — Из Алтая?!. А где этот Алтай? — Он поднял свою лысеющую небольшую голову, без особого интереса посмотрел на меня карими глазами и, ни к кому определенно не обращаясь, спросил: — А он что-нибудь кумекает в русских стихах?.. — Почитай что-нибудь, Коля, или спой,— попросили хором ребята. А он, только что высказавший в мой ад­ рес каверзный вопрос, по-прежнему угрю­ мо, как мне тогда показалось, нехотя бро­ сил: «Достоевский»,— и начал читать пре­ рывистым, чуть' завывающим голосом: Трущобный двор. Фигура на углу. Мерещится, что это Достоевский. И желтый свет в окне без занавески Горит, но не рассеивает мглу,— Я слушэл его И действительно не «ку­ мекал», что это за стихи. Как можно так писать в нынешнее время?!. А может бы^ь, ребята решили «шуткануть» надо мной?.. «Трущобный двор» — где это в нашей поэзии ныне видано? Есть ли вообще-то где-нибудь этот самый «трущобный двор»?.. А угрюмый человек по имени Коля Рубцов тем временем продолжает: Поэт, как волк, напьется натощак. И неподвижно, словно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете И все молчит, не двигаясь никак. Может быть, это стихи девятнадцатого века?.. Тогда, признаться, мне даже и в го­ лову не приходило, что сидящий предо мной человек старается показать окружав­ ший Достоевского мир. Рубцов читал, иногда взмахивая худыми руками и ни на кого прямо не глядя. А 8 моем сердце вырастал протест. Я начинал