Сибирские огни, 1984, № 2

занавес Новосибирского театра «Красный факел», на высокий обрывистый берег над нзлуИИной замершей речки выбежит то­ ненькая, стремительная Надя (Капустина) и, остановившись на самом краю обрыва, замрет, с распростертыми, руками: «Ниско­ лечко не боязно. Полетели?». Ее сп.утник . Петр (Галуза) подхватывает девушку на руки и восторженно кричит на всю тайгу: «Летим! Чур не отступать!» Неторопливо, но внутренне напряженно разворачивается действие. В финале пер­ вого акта Надежда, не желая выходить замуж за богатого, но нелюбимого жениха, прямо со свадьбы бежит из- дома. Ее отец, потомственный кровельщик Михей Кряжев (Аржанов) замечает Надежду, когда она спускается в сад. Хс»чет крикнуть, позвать, но не может, а только манит рукой. Стоит молча. Затем чувствует слабость, пошаты­ ваясь, выходит на авансцену: «...ушла. Значит, не нужен... Зря силы положил. Зря». Опустив- голову, долго-долго стоит одинокий старик. Плечи его начинают вздрагивать, кажется, сейчас мы услыщим рыдания... .Но нет —Михей, оказывается, давится от хохота. Наконец смех прорыва­ ется, и Михей в восторге кричит: «С но­ сом, с носом оставим... Взяли? (Обращает­ ся в сторону веселящейся свадьбы.) Жени­ хи! (И вдруг, оборвав смех, резко, на вы­ дохе.) Звери!» Не было спектакля, где бы эта сцена не вызывала бурю аплодисментов. Особенно горячо принимали ее во время московских гастролей «Красного факела» (1953 г.) темпераментные столичные зрители. Но продолжу рассказ о встречах с дра­ матургом. ■ 'В феврале 1945 года, пройдя комиссию в госпитале, вынесшей решение — для дальнейшей службы в армии непригоден, Лаврентьев был демобилизован и вернулся в Новосибирск. Город стал почти незнакомым, потому что не было в нем тех людей, тех товари- Ш,ей, с кем проходила молодость. Многих нквсегда унесла война. Здоровье подорвано, мучила бессодница, от которой не было избавления, но надо жить, работать. Ночами написаны два рас­ сказа, которые так, на всякий случай, от­ нес й редакцию газеты «Советская Си­ бирь». Неожиданно его пригласил для раз­ говора редактор Александр Алексеевич Кондаков.' Беседа была короткой и деловой. — Приходите к нам работать,— сказал редактор. И через несколько дней нача­ лась новая полоса в жизни Лаврентьева. — Пожалуй, нет и не может быть луч­ шей школы для писателя, чем работа в газете,— рассказывает Лаврентьев, вспо­ миная те годы.— Ежедневно чувствовать биение пульса жизни, быть свидетелем, очевидцем событий, фактов, определяющих весь смысл жизнедеятельности сотен ты­ сяч людей.— это не только обостряет зре­ ние, не только позволяет глубоко понять истинные порывы людей, но дает необык­ новенный душевный настрой неразрывной слитности с нравственными устремлениями народа, сопричастности к, единому трудо­ вому процессу. Без этого _ не может быть писателя, ■ ' - .■ -.-, . Трудные послевоенные годы. Обезлюдев­ шие деревни,, разбитая, изношенная техни­ ка, неухоженные поля — и при этом упря­ мая горячая вера: будем жить, все вернем, все восстановим! Во имя памяти тех, кто ушел и не вернулся. На заводах — блед­ ные лица предельно уставших рабочих, «бессменно выстоявших вахту военных лет», и туч же неожиданные взрывы ре­ бячьего смеха тех подростков, что пришли заменить отцов, что наравне со взрослыми работали для фронта, подладив к станкам возвышения, чтобы направлять движение резцов. Ежедневный подвиг солдат тыло­ вых сражений, без которого не было бы выиграно ни одно сражение на фронте. Писать о них, писать для них — это значи­ ло только одно — писать о Человеке с большой буквы., Статьи, корреспонденции, очерки, репор­ тажи, рассказы, позднее фельетоны и ре­ цензии — все надо было писать, и писать хо­ рошо. А ночью, вернувшись из редакции, еще два-три часа надо отдать «Кряжевым», найти то единственно правильное драма­ тургическое решение темы, которое позво­ лит в три часа сценического действия вло­ жить историю семьи на протяжении почти тридцати лет. Пятый, десятый, двенадцатый вариант'. Спешить нельзя. Надо испробовать все ре­ шения, которые возможны. Надо отыскать свое собственное, еще никем не испробо­ ванное, построение драмы. Через несколько лет решение было най­ дено, внешне простое и ясное: только через человеческие судьбы, через точно написан­ ные характеры раскрывается очистительная сила Революции, сказавшей, свое опреде­ ляющее слово о тысячелетнем ннституте семейных отношений. В строго реалистиче'- ских тонах, используя богатую словесную палитру русского языка, решительно отвер­ гая бытописательство, натуралистическую приземленность, а также и ложный пафос, Лаврентьев дал свое драматургическое ре­ шение историко-революционной темы, чем доставил много хлопот литературным кри­ тикам, привыкшим к устоявшимся кано­ нам, к стандартизированной оценке жан­ ров. «Хроника», «Инсценировка романа», «Сцены»— так определяли критики жанр «Кряжевых», не потрудившись поглубже вникнуть-в сложную, но изящную архитек­ тонику драмы. Мало кто из окружающих знал, что бы­ стрый, решительный, одержимый в своем деле журналист Лаврентьев был еще не­ обыкновенно сдержанным, замкнутым, мол­ чаливым, никого не допускающим в свое «святая святых». Он никому не докучал, никого не обременял, даже своих близких, выработав для себя жизненное правило: сказанное, но не оправданное делом сло­ во — высшая форма непорядочности. Вот поэтому-то и не было у него явных, зри­ мых лет ученичества, вот поэтому-то он больше йсего боялся ранней профессиона­ лизации, вот поэтому-то и его быстрое вхождение в число лучших драматургов страны было удивительным только для по­ стороннего глаза, но не для него самого. Школа, ученичество были уже давно по­ зади, в тех тысячах бессонных ночей, .про­ веденных V письменного стола, ^когда оя решил познакомить руководителей «Крас­ I* ОнДц^еьша мш ЯьЗ