Сибирские огни, 1984, № 2

начинается с его первого произведения, а вся предшествующая жизнь — это только долгая подготовка к наступлению подлин­ ного бытия. — На мой взгляд,— говорил он,— основ­ ной и главный просчет всех авторов, пи­ шущих и писавших биографии писателей, заключается в том, что они много внима­ ния тратят на те подробности жизни, ко­ торые ничуть не отличаются от подробно­ стей жизни любого человека. «Я родился, рос, кормили соскою, жил, работал, стал ста­ роват...» Любой человек может повторить за Маяковским это сжатое изложение биографии. А если же искать что-то специ­ фическое, отличительное, то, пожалуй, надо прослеживать самое главное — процесс ху­ дожественного постижения окружающего мира, с чего он начинается и как идет изо дня в день. Вот тут совершенно точная отправная станция — это ненасытная лю-. бовь к книге, систематическому, а точнее к самому бессистемному чтению, чтению все­ го подряд, что попадается в руки, пока не придет разборчивость' предпочтение одно­ го жанра другому, пока не обнаружатся любимые авторы, которые затем будут сопровождать, тебя всю жизнь, пока не появятся любимые учителя, нравственные наставники, которые заставят во имя со­ вершенствования знаний годами штудиро­ вать самую серьезную литературу по мно­ гим отраслям науки. И так день за днем, год за годом, пока не выработается привыч­ ка считать тот день пропавшим без поль­ зы, когда по каким-то причинам ты не смог получить хотя бы малую частицу но­ вых знаний. А в остальном — детство как детство. Год рождения совпал с годом начала пер­ вой мировой войны. Первое сильное, неиз­ бывное в памяти потрясение: смерть и похороны матери... Затем тревожная мороз­ ная ночь. На улице за замерзшими окнами выстрелы, разговоры взрослых: «Белые удирают». Утром в тупичке, возле дома продрогшая лошадь, запряженная в гру­ женые розвальни: «Беляки бросили. Не успели угнать весь обоз». Кто-то отвел подводу в комендатуру. Первые красноар­ мейцы. Добрые, веселые. Полевые солдат­ ские кухни. Красноармейцы угощают из своих .котелков овсяной кашей: «Ешь, парень, здоровее будешь. Ешь, не стес­ няйся». Бкус этой каши жив до сих пор. Голодные времена.' Первое мая двадца­ того года. Флаги, оркестры. И еще длин­ ные столы, накрытые белыми скатертями, мимо которых идут все малыши города, и чьи-то добрые руки дают каждому по боль­ шому куску белого хлеба, намазанного маслом и еще посыпанного сверху сахаром. Настоящим, а не растолченным сахарином... Первые автомобили в. городе, первые мо­ тоциклы «Харлеи», на них ездят, посыльные из ЧОНа. Трудно понять, от кого больше шума—от мотоцикла или от восторженного крика ребячьих ватаг, босых, ошалелых, старающихся по пыльной, немощеной ули­ це обогнать мотоциклиста в кожанке и с наганом на ремне. — 'Бее это происходило в Томске? — Да. — А я ведь тоже прожил в детстве це- 158 лых пять лет в этом городе,— сообщаю я и чувствую, что Виктору Владимировичу приятно делиться воспоминаниями с земля­ ком. — Прозрачная Томь. Она тогда была совсем прозрачной, на дне виден каждый камушек, стайки пескарей, бойких ельцов. Конечно, это не Миссисипи, и не было Джима, чтобы можно было повторить приключения Тома Сойера. Но плывущее бревно от разбитого на перекате, плота, разве это не могучий кит, которого мож­ но загарпунить, и чем ты не китобой, 'опи­ санный Джеком Лондоном? Замечаю, как весело, озорновато засвер­ кали глаза .моего собеседника, и невольно думаю, что в образах Тимки («Ради своих ближних»). Севки («Чти отца своего»), в этих веселых, разбитных парнишках за­ ключено немало автобиографических черт, которыми наделил их драматург. — Суровые Оыли зимы. Деревья в кур- жаке... Мечта иметь «снегурки» так и оста­ лась мечтой. Не было, конечно, й настоя­ щих лыж. Но нас выручала превосходная клепка от старых бочек. Превратить эту клепку в послушные и безотказные лыжи — пара пустяков. Настоящие лыжи «Идеал» будут куплены много позже, когда откро­ ется магазин «Динамо», где будут стоять более дорогие «Хапавези», «Телемарки», • «Муртомаа». Когда же открылся этот магазин? Да, вскоре после прилета в Томск первого аэроплана «Сибревком», которым управлял летчик Иеске, вскоре после того, как мне удалось собственноруч­ но сделать первый детекторный приемник и впервые через один телефон услышать звучащий эфир. Бее начиналось, все было впервые. А жизнь была щедра. Мир был удиви­ тельно интересен. Кругом работали люди, и каждый, занятый своим трудом, умел так вкусно рассказывать о своей профессии, что хотелось овладеть всеми, конечно, не сразу, по очереди. Как интересно знать точное название разных инструментов, дер­ жать их в руках, знать, из чего что делает­ ся. Для меня всегда было важно понять, из чего складывается «душа» той или иной профессии. Я и в юности пытался понять, как профессия откладывает отпечаток на , лексикон, как отражается профессия в ду­ ше человека. Между 10—14 годами я был столяром и сапожником, слесарем и кро­ вельщиком, плотником и бондарем... Больше трех десятков профессий перепробовал своими руками. Б этом мне помогало окру­ жение— паровозные машинисты, ■ кочегар, , химик, который изобретал гуталин, масте­ ра по камню — гробовщики,' маляры, порт­ ные, шапочник, матросы, механики парохо­ дов. От ученого до тракториста—никто мне не бросил упрека в неточности изображения в моих пьесах психологии человека той или иной профессии. Это потому, что в своей жизни я сам познал-начало множест­ ва профессий. Когда возникла «теория» депрофессио­ нализации, мне было смешно. Разве воз­ можно уничтожить преемственность от отца и деда к сыну? Костяк деревни строился на преемственности. Этот процесс длился тысячелетия. Отец умирал спокойно, когда знал, что дал сыну в руки «дело», вер-