Сибирские огни, 1984, № 2

жественным. И черные воды и долина пеля, как громы, сладко и дивно». Другой художник в другом уголке зем­ ли слушает другое время года — весну, и его дневник тоже начинается зыбкой не­ внятностью, которая всегда есть знак диа­ лога, не умозрительного сочинения, а истин­ ного свидетельствования о настоящем ли­ це реальности и о подлинных взаимоотно­ шениях живого человека и мира. Пришвин в Париже, не среди сентябрьской русской слякоти, а среди ухоженной версальской природы, но истинно русским сердцем, ви­ дит то же полное, доверчиво открытое ли­ цо сущности мира; «Вода поднимается, горкой уходит к небу, а небо странное, большое а светлое, и где-то там в самой- самой середине растет желтый золотой цветок. Да конечно же, так это ясно: небо бесконечно большое, этот цветок посреди­ н е— красота... Красота управляет миром. Из нее рождается добро, и из добра счастье сначала мое, а потом всеобщее. Значит, если я буду любить этот золотой цветок, то, значит, это и есть мое дело... Ведь так?.. И значит, наше назначение присмотреться ко всему и согласовать себя со всем» (под­ черкнуто мною,— В. К.). Теперь мы знаем, что это «согласование себя со всем» не так легко достижимо, как кажется в момент прозрения художнику— может быть, потому, что он яе умеет ска­ зать открывшуюся ему правду со всею убедительностью всеобщего закона, а мо­ жет быть, потому, что это прозрение дол­ жно совершаться в каждом самостоятель­ но. Но природа все не устает звать к диалогу и застает нас все более готовыми к пониманию, что такие встречи важны не одному художнику, но словно через его посредство адресуются к общественному самосознанию, чтобы биосфера могла сме­ ниться ноосферой, предсказанной В. И. Вернадским, естественно' и некровопролит­ но, чтобы жизнь объединилась с разумом в качественно новое планетарное тело, не знающее насилия. Хочется думать, что литература верну­ лась на новый круг взаимоотношений е природой подлинно преображенной, зано. во осознавшей всесильную властность сло­ ва, необходимого,— как в сказках .живая вода, чтобы человек был способен делать свою «планетарную» работу со спокойной созидательностью, сохраняя свой земной дом целым, а его душу здоровой. Мне’ хочется закончить эти заметки горько-прекрасными словами В. П. Астафь­ ева из его мужественно элегической «за­ теей» «Падение листа», соединившей все оттенки общей живой сегодняшней заботы о биологическом и нравственном равнове­ сии нынешней и будущей человеческой жиз­ ни: «Осторожно прижав выветренный лист к губам, я пошел е глубь леса. Мне было грустно, очень грустно, хотелось улететь куда-то... Да, пересохли, сломались и от­ мерли мои крылья... Сколько еще предстоит томиться непонятной человеческой тоской и содрогаться от внезапности мысли о тай­ не нашей жизни? Страшась этой тайны, мы все упорней стремимся ее отгадать и улететь, непременно улететь куда-то. Быть может, туда, откуда отпали живым листом, в пути обретшим форму человеческого сер­ дца, чтобы зеленью устелить планету, объ­ ятую пламенем, сделать ее живодышащей, цветущей. Кто скажет нам об этом? Кто утешит и успокоит нас, мятущихся, тревожных, слит­ но сб всей человеческой тайгой шумящих под мирскими ветрами и в назначенный час, по велению того, что зовется судьбою, оди­ ноко и тихо опадающих на землю?».