Сибирские огни, 1984, № 2

Мы сейчас много, словно спохватившись, говорим об учении 'В. И. 'Вернадского, ци­ тируя старые работы, будто всю жизнь они были сокрыты и только теперь впервые напечатаны, и не всегда видим, что поло­ жения. высказанные в «Размышлениях на­ туралиста» и других книгах ученого, есте­ ственнейшим образом выходили не только из опыта биологических, химических, геоло­ гических и т. д. наблюдений, но я из опы­ та русской философии и литературы. И вспомнив только что цитированного Тур­ генева (человек «связан с природой ты­ сячью неразрывных нитей»), мне будет от­ радно процитировать суждение В. И. Вер­ надского, которое пойдет за Тургеневым почти слово в слово: «Человек и человече­ ство теснейшим образом прежде всего свя­ заны с живым веществом, населяющим на­ шу планету, от которого они реально ни­ каким физическим процессом не могут быть уединены». 'Воистину — всегда было известно! Но отчего лее тогда разговор действи­ тельно оказался в новость? Вероятно, по­ тому, что человек очень скоро, скорее, чем сумел обдумать все стороны развития, оказался вовлечен в веселую поступь нау­ ки, которая уже в конце прошлого века чувствовала себя всесильной и вывела две странных ветви: одна ясно сформулирова­ на Мичуриным: («Мы не можем ждать ми­ лостей от природы...»), другая, странно ска­ зать, персонажем Платонова — великим канцеляристом города Градова Шмаковым, который стоял за великую силу «деловой официальной бумаги», утверждая, что «са­ мый худший враг порядка и гармонии — это природа. Всегда в ней что-нибудь слу­ чается». Это только внешне комическая фраза — Платонов знал реальную пагуб­ ность такого исповедания «порядка». Силы человека казались (да и были!) так велики, развитие столь энергично, что корневые связи и правда как-то исподволь нарушились. Первые читатели Вернадского помнили его давнее суждение: «Человек впервые реально понял, что он житель планеты и может — должен мыслить я дей­ ствовать в новом аспекте, не только в ас­ пекте отдельной личности, семьи или рода, государств или их союзов, но и в плане­ тарном аспекте» (подчеркнуто Вернад­ ским),— но читали его как героическую программу, как подтверждение правильно­ сти развития, в котором надобно было только искать объединения, интернациона­ лизации сил, чтобы двигаться целесообраз­ нее и мощнее. Должно было пройти четыре десятка лет, чтобы это суждение поверну­ лось более трезвой и даже беспокойной стороной — планета оказалась невелика и вполне истощима, и планетарное понимание надобно для отрезвляющей координации, для разумного н реалистического развития. Стало необходимым осознать себя «функ­ цией биосферы» и выполнять эту «функцию» с органической целесообразностью. Литература и тут не по стопам шла, не беллетризовала научные достижения, а на свой лад чувствовала и предупреждала о кривизне развития. Речь опять не о био­ сфере шла, а как будто о частном челове­ ке. как в образе платоновского цанцеляри- ста из «Города Градова» или в герое рома­ на Ю. Олеши «Зависть», который лепечет что-то вроде уж вовсе невнятное: «В яме валяются машины, куски чугуна, жести, винты, пружины... И светятся в яме гни­ лушки,- фосфоресцирующие грибки — пле­ сень. Это наши чувства! Это все, что оста­ лось от наших чувств, от цветения наших душ. Новый человек приходит к яме, вы­ бирает, что ему нужно — какая-нибудь часть машины пригодится, гаечка,— а гни­ лушку он затопчет, притушит». Но теперь- то понимаешь, что в этом как будто испу­ ганном лепете деклассированного интелли­ гента была своя правда. Человеку для «планетарного» мышления необходимо было восстановить собствен­ ную целостность, органическую полноту, природно-полновесное единство. Это остро чувствовал и Пришвин, слышавший голос природы явственнее своих современников. После поездки на Дальний Восток в 1932 году он писал: «Под мерный счет плане­ тарного времени ясность в себе самом сло­ жилась такая, что можно было себе лю­ бой вопрос задавать, и получался ответ». «Планетарное время» явилось в очерке по­ тому, что незадолго перед поездкой ему как раз попалась «Биосфера» Вернадского, , и Пришвин отмечает в дневнике, что читал ее «как в детстве авантюрный роман». В итоге поездки и чтения явилась одна из лучших повестей Пришвина, да, кажется, и всей тогдашней советской литературы,— «Жень-шень», где, отдаваясь на волю «ка­ кого-то большого планетарного времени», жил здоровый пришвинский герой, думав­ ший, казалось, о простейших вещах и искавший разрешения одних своих вопро­ сов, но к концу книги со всею ясностью понимавший, что «решение этих вопро­ сов — в деле, согласном со всей переменой во времени». Трудно предположить, как бы шло это корпоративное развитие человека и приро­ ды, если бы «планетарное» движение не было искажено войной. И вот десять лет назад появилась в ООН комиссия по охране среды, и разговор во­ зобновился на качественно новом, хотя еще и не очень уверенном уровне. В интервью «Литературной газете», обмечавшей деся­ тилетие постановки проблемы о биосфере в международном масштабе, исполнитель­ ный директор Комиссии ООН по охране среды М. Толбой сетовал, что «хотя жур­ налисты и привлекали внимание публики к экологическим проблемам, им редко уда­ валось углубить ее познания о них, до­ биться понимания существа вопроса». Ду­ маю, что «редко удавалось» потому, что из корневой проблема успела стать умозри­ тельной; журналистика пугала читателей страшными цифрами, которые именно из-за величины своей действовали только на лю­ бопытство, тем более что материал при­ влекался чаще зарубежный, и мы спокой­ но читали о наступлении пустынь в Афри­ ке, о необходимости сократить рождае­ мость в Китае или отсутствии достаточного количества пресной воды в Японии. Тем более в «Неделе» А. Васинский, например, уже успокаивал и так неиспуганного чи-