Сибирские огни, 1984, № 2

ны были приступить к жатве. Вначале он долго не мог соединиться, а когда услышал, наконец, голос секретарши директора базы — начал на нее орать и ругаться. Но вдруг осекся — ему стало не по себе, пото­ му что услышал, как девушка на другом конце провода плачет. «Надю- ша, милая, извини, золотце мое, что нахамил. Но, сама знаешь, что они с этими запчастями вытворяют. Ну, успокойся, Надюша...» Девушка вдруг зарыдала еще громче. «Не до ващих комбайнов сейчас, Виктор Максимович,— война началась! Леньку моего забирают и других ре­ бят... Война, Виктор Максимович, война!..» Этот прерываемый спазма­ тическим рыданием голос Нади Виктор Таманский будет слыщать до конца своих дней, никогда он не забудет и сцены прощания на пароме. Их провожала вся деревня. Даже старенький «Генерал-вша». Он молча стоял в сторонке. Седенький, сгорбленный от прожитых лет и нелегкой жизни, с пустым рукавом... Бабы плакали, громко голосили. Дуся была спокойной. Виктор тоже. Впрочем, они, видимо, уже выплакали все свои слезы в последнюю бессонную ночь. Держали Светку за руку. Ва­ лерик бегал с ребятишками. А потом пароьм отошел от берега... Сибирские дивизии чуть ли не с марша вступили в бой. Немецкие армии стояли у ворот столицы. «Позади Москва — отступать дальше некуда». За месяц непрерывных боев от взвода младшего лейтенанта Виктора Таманского осталось всего с десяток бойцов. Так было почти в каждом взводе. А пополнения не поступало. Таманский жил, как в трансе. Война втянула его в свой ритм. Н а ­ чалась жизнь в совершенно ином измерении. Таманский, не успев уяснить себе, что такое война,— уже стал ее участником. И сразу же, в первом бою понял, что война ^— это такая же тяжелая работа, как и любая другая. С одной лишь разницей; здесь действительно «рабо­ таешь» ради жизни. И как в любой работе — не только для себя. На войне все подвергается переоценке: страх, сила воли, достоинство, со­ лидарность, чувство то’варищества, патриотизм, героизм, трусость. На войне сразу же видна фальшь. На войне человек должен быть самим собой. Воюешь час, день, месяц, год, годы... Как долго и сколько чело­ век может выдержать? Оказывается, что человек может все. Человек обязан все выдержать. Москва, Воронеж, Сталинград. Километры, сотни, тысячи километ­ ров. Окопы, окопы — вырытые солдатскими саперными лопатками на поле боя. Пот, страх, смерть и кровь. Иногда письмо из дома. Волную­ щая, радостная минута. И тоска, тоска. А вокруг другой мир. Иное человеческое измерение. Первая рана, сразу же в начале войны, под Москвой. Госпиталь. Через два месяца — Воронеж. Командование ро­ той уже не в родной, сибирской, а в обычной стрелковой дивизии. Но бойцы везде одни и те же. Повсюду такое же военное небо над головой и военная земля под ногами. Жалко, очень жалко было Таманскому людей, самого себя, но и землю он тоже жалел. Она гибла, умирала на войне. Воронки от бомб, многокилометровые зигзаги окопов, колеи от гусениц танков, заграждения из колючей проволоки, груды искорежен­ ного металла. Мины и огонь. На берегу Волги, под Сталинградом — в безбрежной степи — настигла Таманского, уже старшего лейтенанта, вторая пуля, а точнее осколок бомбы. Он вонзился в бедро, задел кос.ть. Снова госпиталь. На этот раз он пролежал дольше. Едва не остался без ноги. Но все обошлось: сильный организм и искусный хи­ рург сделали свое. Вскоре его нашло письмо из дома. Любительская фотография! Дуся с детьми. Как же они выросли! Пишет Валерик; «Дорогой папа! Я перешел в четвертый класс. Учусь неплохо, хотя мама говорит, что мог бы и лучше. А ты там на фронте бей фашистско­ го зверя. Мы здесь собираем для бойпов-фронтовиков и сами делаем разные подарки. Лучше всего выходят шарфы и перчатки. Но сам я не умею их делать, поэтому мама связала шарф, а я только отнес его в. ВДКОЛУ»^.; .. .. . .