Сибирские огни, 1984, № 1
Маша накинула сарафан, умылась, подсела к зеркалу, вделанно му в дверцу обшарпанного шкафа. Придирчиво осмотрела лицо, ра згла дила брови. Повернула голову и так, и этак, прикидывая, какая прическа уместнее всего в Марейке. Улыбнулась, приняв решение: ну, конечно, косички. Достала из «дипломата» предусмотрительно уложенные туда ленты. Выбрала самые широкие. Так. Белые на обесцвеченных волосах смот реться не будут. Лучше вплести под цвет глаз, голубые. А что, неплохо получилось. Девочка и девочка. Довольная собой. Маша выбежала на крыльцо. Утренняя дымка сползала с крыш, витала над землей. Роса еше не обсохла. Ее ртутные шарики покоились на круглых листьях подорожника и частухи, на стебельках пижмы и репейника, з а полнивших двор, поблескивали на зеленом бархате муравки по про званию воробьины-язычки. Мелкая травка эта топоршилась повсюду рядом с остудником и еше какой-то безымянной зеленью. Странно, всего день н азад Маша ошушала себя такой ж е безымян ной, буйно возросшей, никому не нужной травкой, а сегодня— нет, ша лишь! Все имеет свое имя. Нужно только вспомнить его! И Маша вспомнила: вместе с воробьиными язычками и остудником растет во дворе брылена. Как это она могла забыть ее, такую родную, знакомую с детства, горькую на вкус, с тонким винным запахом! Ну, ко нечно, брылена-топтунья. Ее топчут, а она все равно растет. Маша шагнула с крыльца, осыпая наземь небесную влагу. Накло нилась, собирая росу ладонями, окуная в нее руки. Только на первое прикосновение земля и трава кажутся холодными. На самом деле они, как печка, протопленная на ночь, надолго вперед напитанная ласковым домашним теплом'. В сарае, на половине Курочкиных, вздыхала корова. Тонко ударяли в подойник молочные струи. Тетя Клава уж е на ногах. Чувствуя ее бли зость, заволновались овцы, закапризничал поросенок. Найдя лазейку в заборе, Маша нырнула в нее. — Тетя Клава, доброе утро! — сказала она, вступая в душную тем ноту сарая .— Молочком не.угостите? Соскучилась, не знаю как! — Сделай милость,— отозвалась Курочкина буднично.— От и кру жечка... Мой-то с хлебцем любит. Испробуй. — Спасибо. Я без 'хлеба,— потянулась к кружке Маша. Пила и ра довалась: — Парное... душистое... прелесть! Мне такое по ночам сни- лось. Аж к горлу подкатывало. А можно, я подою? — Отчего нельзя? — с готовностью уступила место Курочкина.— Садись, вспоминай.— И, ласково обхватив шею коровы, зашептала ей что-то успокаиваюшее. Маша бережно огладила теплое розовое вымя, давая буренке при выкнуть к себе, потом ловко погнала молоко из сосков. Не отвыкла. Не разучилась. Такое не забывается. Корова стояла спокойно, поглядывала на Машу с уважите.дьным интересом. Поблагодарив тетю Клаву, Маша вышла на улицу. Марейка боль шая — со всеми поздороваться надо. Соскучилась. Ее узнавали. С ней заговаривали. Маша не сразу отыскала недоброй славы дом Мамченко. Ей помни лось, что он стоял на отшибе, за старым клубом-развалюхой. Но теперь на месте клуба выросли новые дома-двухквартирки. Они образовали целую улицу. Двухквартирки выглядели однообразно безликими. Не считать ж е, в самом деле, за отличие то, что некоторые из них украшены пока разве что пучками темной пакли, торчащей меж грубо ошкуренных брусьев, а другие разрисованы довольно странным образом: одна половина, вмес те с огромной застекленной верандой,— в голубой цвет, а вторая,— с та кой ж е верандой, — в грязно-зеленый. Ни складу ни ладу. 60
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2