Сибирские огни, 1984, № 1
цы батальона аэродромного обслуживания (среди них много женщин), и им пришлось в последние дни войны оказаться на самом переднем крае. Критик дает высокую оцен ку этому произведению, указывая, что ав тор создал в нем своеобразную картину войны, показал, как война драматично отозвалась в судьбах женщин, как иско веркала естественную тягу людей к счастью, любви, семье. Эта повесть о той большой цене, что заплатил наш народ, каждый советский человек за великую По беду. Критические очерки Н. Тендитник, сце ментированные единой актуальной пробле мой, далеки от просто «краеведческого» ис следования. Эта книга во многом отража ет существенные тенденции сегодняшнего литературного процесса. Этот материал, ве. роятно, требует еще дополнительного ос мысления, шлифовки, углубления. Но соз данное Н. Тендитник и сейчас зрело по мысли, остро, привлекает новизной, осно- вательность(р, Б. ЮДАЛЕВИЧ В.' Полггоракин. На пят.и этажах и вокруг. Повесть. Омское кн. изд-во, 1982. «Дом художников — пятиэтажное зда ние, плоское и серое, с огромными окнами и тупоугольным фронтоном, укрывающим односкатную крышу; на фронтоне же и единственное украшение фасада — гипсовая маска Давида с атрибутами искусств...» — так начинается повесть омского писа теля Владимира Полторанина, и ее дейст вие как раз и происходит в пятиэтажном Доме художников, а порой и вокруг, в тех квартирах, где они живут. О художниках В. Полторанин пишет не впервые. Но если предыдущие повести «Художники» и «Диана» в Сибири» перено сили читателей в далекие времена граж- данской войны, то время действия нового произведения — шестидесятые годы. Началось все с того, что в\ один из лет них дней произошло три события; «Пер вое: к художнику Алексею Метелину при летела сестра Лариса. ^ Второе: маляр и ночной сторож Дома- художников Петр Андреевич Штучный опрокинул себе в сапог банку столярного клея. И третье, самое, конечно, важное: про шел слух, что Потап Остапович Оглухов, бывший директор местного отделения Ху дожественного фонда СССР, проспавший в больнице чуть ли не пятнадцать лет, нако нец-то проснулся». По такой завязке можно, подумать, что мы имеем дело с сатирическим или комиче ским произведением (к тому же, эпигра фом к повести взяты слова Де Сика: «Смех над собой — признак душевного и социального здоровья». Однако новую по весть В, Полторанина можно назвать са тирической лишь отчасти. В ней много смеха, порой едкого, порой беззлобного. Но он лишь фон происходящего. А происходит по сути дела расследование двух давних Г преступлений. Во-первых, над Ларисой когда-то злобно подшутили — привязали к кладбищенско му кресту. Двое хулиганов были найдены, но третьего они назвать отказались, и имя его до сих пор неизвестно. Во-вторых, когда-то за подделку обли гаций государственного займа был осуж ден работник Худфонда Василий Тонконо гов. Своим сообщником он назвал Оглухо- ва, к тому времени уже спящего. И вот те перь Оглухов проснулся, и всех интересу, ет: преступник ли он, а если нет, то кто тогда этот преступник? Значит, повесть В. Полторакина — де тектив? Опять же нет, хотя некоторые элементы этого жанра в ней тоже есть. Мы имеем дело с произведением, хотя и , небольшим по объему, но сложным и многоплановым. Герой, от лица которого ведется повест вование,— писатель. Скоро юбилей, и ему поручено написать историю местных отде лений Союза художников и Художествен ного фонда. Он заходит в мастерские, раз говаривает с десятками людей, многих из которых знает давно. Его даже специально приглашают присутствовать при той или иной ситуации. И, шагая вслед за ним, чи татель знакомится с людьми самыми раз ными — повесть населена очень густо. Все эти люди вовлечены в круг событий необы чайных, событий, высвечивающих их ха рактеры, обнажающих их страсти. Плюс к тому — это люди творчества, искусства, а следовательно, люди особо ранимые. Что и говорить — такая ситуация может ока заться весьма плодотворной для писателя. Так и получилось; В. Полторакин пишет своих героев крупными, смелыми мазками, зримо рисует их внешний облик, четко и ярко индивидуализирует речь. Многие из действующих в повести людей запомина ются своей колоритностью, непохожестью. Чего стоит, например, фигура старейшего художника Игната Павловича Алабаты — вечного труженика, весельчака с громопо добным голосом? Писатель не жалеет са тирических красок, представляя нам дема гога и графоманку Пелагею Савельевну, ныне безобидную пенсионерку, а когда-то грозу всех местных художников. Есть в повести и еще один герой — это прошлое. «Дела .минувшие вовсе не 'на свалке,— читаем на одной из страниц,— они лежат в памяти каждого, как лежит на дне озера осевший ил; пока его не потревожишь, он кажется плотным, как цемент, а тронул — пойдет расползаться дымными клубами». Воспоминания о прошлом неотступно следуют за многими из героев. Иногда они печальные, иногда грозные, но всегда по могающие взглянуть на себя сегодняшнего. Даже пресловутая Пелагея Савельевна говорит, думая о своей прожитой уже жизни: «Сколько зла оставила я по чу жой воле, а ведь могла бы добра столько же вместо зла оставить». И, конечно же, на каждой странице при сутствует искусство. Оно в разговорах, в делах, в мыслях героев. Им измеряется их жизнь. А. ЛЕЙФЕР,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2