Сибирские огни, 1984, № 1

ства до Великого Океана. То, что это не оговорка, свидетельствуют вещие строки из пушкинского завещания: •Слух обо мне пройдет по всей Руси Великой, и назовет меня всяк сущий в ней язык: и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык... Тунгус — ТО есть современный эвенк — для Пушкина естественный житель и сын Великой Руси, единой в своей культурной интернациональной идее, объединяющей все большие и малые народы Сибири. Пушкин, в отличие от Чаадаева а многих скептиков-либералов прошлого века, видел глубокий исторический смысл в освоении Госеней Сибири. Эти идеи Пушкина разде­ лял и развивал дальше другой русский гений — Достоевский, который, споря в «Дневнике писателя» с некоторыми ретивы­ ми западниками, упрекавшими русский на­ род за «пассивность в изобретении наук», писал: «Но пассивные русские, в то время как там изобретали науку, проявляли не менее изумляющую деятельность: они соз­ давали царство и сознательно создали его единство. Они отбивались всю тысячу лет ь от жестоких врагов, которые без них низ­ ринулись бы и на Европу. Русские колони­ зировали дальнейшие края своей бесконеч­ ной родины, русские отстаивали и укрепля­ ли за собою свои окраины, да так укрепили, как теперь мы, культурные люди, и не укре­ пим, а напротив, пожалуй, еще и расша­ таем». Великий спор о пелесообразности движе­ ния России на Восток решен давным-давно в ее пользу: так решило народное сознание и государственная практика, и развитие культуры, литературы, поэзии — и в на­ стоящей антологии, как в капле воды, отразился этот великий путь. Тем более странно иногда сталкиваться с взглядами на этот вопрос, не выдержавшими испыта­ ния времени. Мне кажется, что утрата социально-классовых и , конкретно-истори­ ческих критериев — причина того, что иные критики и поэты рискуют впасть, а иногда и впадают, касаясь коренных исторических тем, в своеобразный исторический инфанти­ лизм, в абстрактно-чувствительные рас- суждения об истории. Так, например, поэт Олжас Сулейменов в поэме «От января до апреля», говоря об освоении Россией просторов Сиби­ ри и Востока, пишет: «Не дорожи, Россия, ермаками» (с маленькой бук­ вы — Ст. К.) И это не обмолвка. Это главная идея поэмы, в которой Ермак поставлен в один ряд и с испанскими кон­ кистадорами, и с монгольскими завоевате­ лями мира. Допускаю, что поэт волен иметь и такую точку, зрения. Но она не оригинальна. Ака­ демик Окладников, крупнейший знаток ис­ тории Сибири, в своей последней работе «Подвиг Ермака», опубликованной уже пос­ ле его смерти, пишет, споря с американски­ ми историками: «Особо в искаженном виде преподносится поход Ермака в Сибирь. В книге Д. Ланпева и Р. Пирса глава наз­ вана «Экспедиция Ермака — русского Кор- * теса». Причина похода приписывается «врожденному зову» и «национальной пси­ хологии», погоне за мехЯми а желанию пограбить «слаборазвитые народы», казаки шли ради «удовольствия и прибыли»; срав­ нивают казаков Ермака с римскими легио­ нерами, испанскими конкистадорами или североамериканскими «борцами против ин­ дейцев». Что можно возразить на это? То. что история конкретна и что прошлое народов и государств существует в единственно воз­ можной форме, что с исторической точки зрения великим достижением явились проч­ ные гарантии для мирного развития наро­ дов, вошедших в разные времена в наше государство. Вспомним хотя бы Лермон­ това: И божья благодать сошла На Грузию. Она цвела С тех пор в тени своих садов. Не опасаяся врагов За гранью дружеских штыков. А как интересно с этими строками Лер­ монтова перекликаются мысли полузабыто­ го поэта восемнадцатого века сибиряка Петра Словпова: Хоть населяют разны дики орлы Кряжей и гор сибирских скаты горды, но от Туры до острова Ильи живут, как дети, мирные семьи. Конечно, эта картина написана в духе многих идиллий того времени, но надо сказать, главное отличие путей, по кото­ рому шло в' России создание многонацио­ нального государства от колониальных империй Запада, заключалось в том. что наше сообщество обязано своему возникно­ вению не завоеваниям а скорее, мирной крестьянской колонизации, во-первых, и добровольному присоединению к России окраинных народов, во-вторых. «Россия расширяется по другому закону, чем Аме­ рика,— пирал Герцен.— Оттого что она не колония, не наплыв, не нашествие, а само­ бытный мир, идущий во все стороны, но крепко сидящий на собственной земле». Мы легко сходились в нашей истории и с другими народами, охотно роднились с ними, принимали в свою жизнь их быт, нравы, обычаи. Может быть, потому, что громадные азиатские и сибирские просторы лесов и пустынь одной государственной волей освоить было невозможно,— а где государство, там больше, естесгзенно. на­ силия, крови, диктата — русский человек сумел сам распространиться на Восток в достаточной степени мягко и естественно, ужиться и с якутами, и с бурятами, и с киргизами. Помнится, как несколько лет тому назад на Нижней Тунгуске дед Роман Фарков, в смуглоте и разрезе глаз которого были явственны приметы какой-то местной крови, размышляя о своем годке-соседе, обмолвился: «Да ён хоть у него мать эвен­ ка, наш Преображенский, русский...» Не надеясь полностью в прошлых време­ нах на феодальное государство и не без оснований опасаясь его, мы настойчиво ис­ кали, как нам по своему рассудку ужиться с племенами Востока, что и сумели сделать за несколько столетий ладно, прочно, есте­ ственно. «Ен русский, только мать у него эвенка». Впрочем, не только в «нехватке» госу­ дарственной воли на бесконечных просто