Сибирские огни, 1984, № 1

иметь в виду главное совпадение их жиз­ ненных испытаний. Горнова, как и Воронина, привозят в клинику «дальней дорогой из Сибири». И тот и другой «никогда не были так уве­ рены в своих силах, как перед болезнью». Болезнь наносит сокрушительный удар не только по герою, но и по его близким, род­ ным людям, по его «двойнику»-автору. В этом смысле «двойником» Маши Горно­ вой считают по праву Августу Александров­ ну Воронину, чья безграничная самоотвер­ женность, поддержка и помощь были в чис­ ле главных условий творчества мужа-писа- теля. ...В больничной палате почти сразу опре­ деляются полюса. Один: «Плевать мне... Самому бы выкарабкаться отсюда живым!» Другой: «Я не должен, не имею права уй­ ти из строя, не передав другим того, что знаю». Цена жизни .определяется главным богат­ ством человека — его чистой совестью. Несколько еще вчера незнакомых людей в маленькой больничной комнате, как в ка­ юте тонущего судна, открываются друг другу. «Перед лицом вечности», имя кото­ рой «смерть», разве не представляется все в жизни более четким, не тают, располза­ ясь, заблуждения и тщета житейских ме­ лочей?» Яснее, объемнее и значительнее обознача­ ются главные цели — и достигнутые, и не. свершившиеся. Для учителя Горнова одна из них — воспитание в ребенке главных человеческих качеств. «В конце концов главное,— думает Гор­ нов,— привить детям любовь к обществен­ но-полезному труду. Прежде всего это! Обу- чЬгние профессии попутная, порой даже вов. се не обязательная задача»,— приходит он к окончательному выводу. Выдержала ли эта мысль, эта позиция, весьма спорная два десятилетия назад, проверку временем? Как торжествовал бы сегодня учитель Горнов, знакомясь с материалами июньского Пленума, где прямо сказано: «...твердо про­ водить курс на то, чтобы прививать школь­ нику привычку и любовь к полезному труду. Это может быть труд физический или умственный, но обязательно настоящий труд — производительный, нужный обще­ ству». В романе «Хочу жить!», в совсем, каза­ лось бы, не подходящей для отвлеченных дискуссий обстановке, идут горячие споры по многим проблемам. В числе их и та­ кая — классовая оценка мирового философ­ ского наследия. Устарели ли эти споры? Нисколько. В ре­ чах героев, да и вообще всем действием ро. мана, разоблачается сущность теории Зиг­ мунда Фрейда, утверждающей, что миром правят врожденные, глубоко заложенные в человеческой психике бессознательные ин­ стинкты, страх смерти и т. п. Влияние ре­ альных условий социального бытия на че­ ловека, по существу, игнорируется. Фрей­ довские установки и сейчас не сняты с воо­ ружения у наших идеологических против­ ников, они реанимируются и модернизиру­ ются превратно толкуемыми новейшими данными биологии. По этой реакционной философии и ее мо­ дерновым толкованиям и наносит главный удар роман Петра Воронина. Его герои и перед лицом самой смерти не выступают «рабами врожденноЛ страха», низменных инстинктов. Даже хрупкий, временно сло­ жившийся коллектив вселяет в людей волю к жизни, помогает одолевать страх смерти и обретать лучшие качества, которых иным не хватало. «Заботиться сначала о других, а потом о себе»,— этот принцип видит в «Кодексе будущего» герой романа, мечтающий о времени, когда на земле восторжествует коммунизм». В этих мечтах — «города, ласкающие глаз стройностью и легкостью построек... поля, озаряемые по ночам искус­ ственными солнцами... где раньше рос один колос, вызревает не два, а пять и десять». Но самое главное — люди: «сильные, кра­ сивые, умные, умеющие глубоко чувство­ вать и сдерживать свои порывы». В этом отрывке угадывается замысел другой вещи — доброй, светлой фантасти­ ческой повести для юношества,— «Прыжок в послезавтра». Надо лишь заметить, что путь от романа к ней занял несколько са­ мых тяжелых лет болезни. Завершая роман, автор устами героя го­ ворит себе и читателям; «...собери, друг, волю в кулак, береги и трать с удесятерен­ ной осмотрительностью минуты, чтобы ус­ петь сделать больше доброго для людей. Жить — значит быть полезным. Иной жиз­ ни не надо!.. Век человеческий измеряется не тем, сколько прожито, а как прожито». Роман «Хочу жить!» Воронин считал собственным вторым рождением как чело­ века и писателя. Что же было в его жизни до этого? Рассказать об этом и несложно и трудно. Несложно хотя бы потому, что годы его писательского становления, рождения всех его произведений от первого романа «В дальней стороне» до последней повести «Преодоление слабости» (которую иногда называют «пристройкой» к роману «Хочу жить!») — все это прошло на моих глазах. Трудно — по этой же причине. Давно заме­ чено, что легче вспоминать о людях, с кото­ рыми встречался редко,— каждая из встреч откладывается как кадр на кинопленке, как моментальная фотография, как эпизод или новелла в жестком сюжетном каркасе. А те, кто всю жизнь с тобой рядом, «сни­ маются» памятью в общем тысячесерийном фильме с сотнями действующих персона­ жей... Нам была дарована многолетняя дружба, возникшая на основе общности профессий и военной суДьбы. Литература не была случайным выбором в его биографии. Выросший в потомствен­ ной рабочей семье, он, как и все его сверст­ ники, в годы довоенных пятилеток видел в художественном слове «и бомбу, и зна­ мя», великую силу, преобразующую мир и самого человека. Первые опыты на школь­ ной скамье, в стенной и молодежной печа­ ти были, очевидно, обнадеживающими, а напутствие учителей уверенным. Это под­ твердилось на весьма трудных конкурсных вступительных экзаменах в знаменитый ИФЛИ — Институт философии, литерату­ ры и искусства, одно из самых престижных учебных заведений Москвы 30-х годов. «Прервано войной» — такая отметина навсегда осталась в анкетах многих, кто в