Сибирские огни, 1984, № 1

д. Золотов УСТРЕМЛЕННОСТЬ Петру Воронину исполнилось бы в янва­ ре этого года 60 лет. ' В недавно вышедших «Очерках русской литературы Сибири» имя Петра Воронина названо в числе молодых литераторов, «стойких борцов, грудью заслонивших Оте­ чество» в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов. «...Они стали писателями и создали на основе пережитого, увиденно­ го, выстраданного целый ряд произведений о войне»,— пишут исследователи. В этом ряду книги Петра Воронина при­ влекают качеством, которое можно обозна­ чить словом — устремленность. Во всех жанрах — от путевого газетного очерка, детской сказки до романов ясно вы­ свечивается цель — всегда высокая и бла­ городная. Такое ошущение было, когда я слышал от него замыслы будущих книг, таким оно живет и теперь, при их чтении. Без этой позиции нет художника Воро­ нина. Сегодня позиция художника при создав­ шейся в мире обстановке выдвинута на огневой рубеж. Коммунист Воронин нахо- I дится здесь в числе старых солдат, обу­ чающих и сберегающих молодые пополне­ ния от потерь. А потери эти ощутимы, как отмечалось на . иьрньском Пленуме. Иные писатели, моло- дьк и не такие, уж молодые, уходят, если не в башйю из слоновой кости, то в комму­ нальную квартиру, уютную дачку, —«из­ бушку на курьих ножках», отрываются от общенародного дела. Впрочем, не место действия красит книгу, а само действие, страсти, а не «страстишки», не любовь, расчерченная «треугольниками». В книгах Воронина звучат «вечные» те­ мы, вечные вопросы — любовь и долг, мило­ сердие и жестокость, щедрость и корысть. Но заслуга его не в том, что он ставил перед читателем эти вечные вопросы, а в том, что он всем своим творчеством давал свой ответ на главный из них — о смысле человеческой жизни. Расшифровывая короткое заглавие своего главного романа «Хочу жить!», он в книге «Писатели о себе» сказал: «Жить — это значит работать, приносить людям пользу». Этот смысл жизни он утверждал в тот момент, когда жизнь покидала его, когда он «ощутил всю безысходность трагедии Павла Корчагина, который потянулся к пистолету, чтобы пустить в расход предав­ шее его тело». Его выбор был решителен и суров: «Просто жить, коптя небо, я не хо­ тел». Из десяти последних лет он большую часть времени провел на больничных кой-- ках, на операционных столах, терял под­ вижность, слепнул, немел, был, что называ­ ется, на волосок от смерти. Но каждый раз, когда он заставлял ее отступить (да, именно сам, как признавали и врачи, считавшие силу духа больного одним из своих глав­ ных союзников), к нему возвращалась воля творчества. Ни одного дня не позволил он себе жить «коптя небо». Четыре операции на мозге — и после каждой, едва-едва живой, он тянулся к пе­ ру. К перу — если рука могла его держать, а глаза видели бумагу. К микрофону — ес­ ли не было ни сил, ни зрения, но работал мозг, и звучала речь. После первой операции он написал ро­ ман «Хочу жить!», после второй — дикто­ вал повесть «Преодоление слабости», после третьей — документальную книгу «Одержи­ мость». Роман «Хочу жить!» в приведенном спис­ ке занимает первое место еще и потому, что был первым испытанием после схватки со смертью. Книга продлила свой век и век автора тем, что ее содержание не замкнулось, хотя и имелось на это определенное право, в стенах нейрохирургической клиники. Ведущей в романе стала не тема борьбы с недугом. Роман шире этой темы, и в этом и есть главное его достоинство. Об этом говорит прежде всего «густона- селенность» книги, а не обычный в этих случаях доминирующий монолог. Речи и мысли главного героя — учителя Горно- ва — не «замкнуты в себе», а связаны с коллективом (если можно так назвать «со­ общество» больных в клинике), с их род­ ными, с врачами, их судьбами, жизненными позициями. Вот на этих позициях и откры­ вается читателям Горнов-Воронин, если