Сибирские огни № 12 - 1983
истового атеизма, хотелось доказать старику, объяснить причину «свя тости» его горы, выворотить ее перед ним наизнанку. «Извиняться, дед, потом будешь...—думаю я,—просить про щения...» Едем мы вниз, по пологому, петляющему в долинах, спуску. В ма шине, под брезентом, нестерпимо душно, откуда-то забивает выхлопные газы, пыль. Мы, вспотевшие, размазываем эту пыль по лицам, молчим. Далеко ли, близко ли ехать еще —я не знаю, хотя еду этой дорогой уже второй раз. Глазу совершенно не за что зацепиться: кругом серые, выжженные сопочки. Позавчера я заходил за одну из них —посмот реть, что же там дальше,—и как только скрылись наши поролоновые юрты, мне вдруг неожиданно стало жутковато: здесь было легче заблу диться, чем в дремучем непролазном лесу,—хоть бы какой ориентир среди однообразных сопочек! «С ума сойдешь в этом краю...»—думаю я. Раз или два попадаются нам полуразрушенные стены давно бро шенных одиночных кибиток. Только остатки этих стен —и больше ни каких следов прошлой жизни на голых, в мелкой сухой траве, сопочках. Я прошу шофера остановиться, выхожу* пробую стенки руками —они легко осыпаются. — Не надо,—говорит шофер Рахим. . — Почему? — В них фаланги есть... Я невольно отдергиваю руку, хотя знаю, читал, что фаланга безо бидна, вопреки тысячам страстей, рассказанных про нее. — Ну и что?—спрашиваю я.—Фаланга разве опасная? — Нет,—говорит шофер. — Так в чем же дело? Я его не понимаю. Он или малоразговорчив по природе или ему просто не хочется говорить со мной. Из него надо буквально вытягивать слова. — Почему же не надо?—спрашиваю я. — У нее иногда мясо остается между зубов... В мясе образуется яд... трупный, что ли. Этот яд и опасен... а сама она не опасна... «Вот как!..—думаю я.—А то.— не надо да не надо...» Мне хочется поговорить с Рахимом о местных обычаях, об этой «священной» горе, о старике, но чувствую, что разговор у нас вряд ли получится. На вершине дальней сопки виден какой-то обвалившийся свод. Я показываю на него Рахиму кивком головы, спрашиваю: — Что это? — Водопровод был...—говорит он,—давно-дакно... туда, к руднику... Я слышал уже, что на месторождении находили вроде бы старые выработки: прямо по жиле. Но толком объяснить никто не мог: как это удавалось найти где-то под серой кошмой, у черта на куличках, тысячу лет тому назад, рудоносную жилу и идти прямо по ней. — Неправдоподобно все это, фантастика!—говорю я. Рахим пожимает плечами, ничего не отвечает мне. Мы выезжаем к какому-то ручейку. Сейчас ручеек мал, но по широким, ступенями, по лосам белого галечника с обеих сторон можно предположить, что вес ной он разливается сильно. — Давай остановимся,—говорю я Рахиму.—Надо хоть умыться... Иначе я не выдержу. — Хоп!—говорит Рахим.—Сейчас. Но вон там, еще за одним по воротом, кишлак... Там вода шире. — Правда, кишлак? Ну давай туда... Рахим местный. Он легко ориентируется здесь. В последнее воскре сенье возил меня высоко в горы, где уже росла арча —сибирская елка, как называл ее он. Мне же она елкой не показалась —была низкой, раскидистой, с маленькими фиолетовыми ягодками и пахла типично по- восточному, приторно сладко, без терпкой свежести. В зарослях арчи
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2