Сибирские огни № 12 - 1983

поздно вечером, мужу остается только одно — приходить еще позднее. ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Но, может, вы действительно зря ее ревновали? РЯХОВСКИЙ. Василий Васильевич, мы же взрослые люди! ВАСИЛИИ ВАСИЛЬЕВИЧ. Да-а, тут вам не посоветуешь... А как сын? РЯХОВСКИЙ (вздохнул). А что сын? Все, конечно, понимает. Входит К р а п и в и н . Р я х о в с к и й при его появлении снова ложится на койку, от­ ворачивается к стене и на протяжении всего последующего разговора так и будет ле­ жать, совершенно ко всему безучастный. К р а п и в и н между тем подходит к своей койке, снимает свитер, начинает переобуваться. ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну как, потрудился? КРАПИВИН. Тебя бы на этот рыбокомплекс. Потаскал бы ящики с этой вонючей салакой... ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Таскал! Я, брат, все здесь уже пере­ пробовал. И на рыбокомплексе, и в прачечной, и в мастерских. Если бы не сердчишко, и сейчас бы в охотку повкалывал. КРАПИВИН. Патриот! ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. А цо-твоему, лучше бездельничать? КРАПИВИН. По-моему, лучше быть стройным бичом, чем горба­ тым ударником. (Входит Гена.) Ты где шляешься? ГЕНА. В наблюдательную заходил. Костю Заварова глядел. ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну и что? Как он там? ГЕНА. Все так же. На привязке. Лежит, молотит всякую чушь, ни­ кого не признает. Я наклонился к нему, Костя, говорю, привет. А он вы­ лупился на меня, глаза оловянные, а потом как заорет: «Крысу, убей крысу!» КРАПИВИН. Похоже, Костя на этот раз завернулся. ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Жаль парня. Главное, ведь золотые руки у человека. Таких краснодеревщиков днем с огнем не сыщешь теперь. Помню, в восьмидесятом году лежал вместе, так он тут чуть не всю больницу меблировал, я еще помогал ему... Да-а... Если дня через два-три Костя не выкарабкается, то, считай, всё... ГЕНА. Неужто помереть может? ВАСИЛИИ ВАСИЛЬЕВИЧ. От белой горячки все может быть, Гена. Шутки с ней плохи. ГЕНА. Так это что?.. Это, значит, и я тоже 'могу, как Костя?.. КРАПИВИН. А ты следующим и будешь. Не сомневайся. Вот еще раз пошлет тебя твоя Анна за сметаной — и всё... ГЕНА. Нет, мужики. Вы как хотите, а я завязываю. Выйду отсю­ да — и ни грамма. Будь она проклята! КРАПИВИН. Кто — сметана? ГЕНА. Тебе бы только зубы скалить! ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: Крапивин, на выход! КРАПИВИН (смотрит на часы). По моей Наташке можно «Маяк» сверять. (Уходит.) ГЕНА. Во график! Одна по четным, другая по нечетным. ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Завидуешь, что ли? ГЕНА. Я, дядя Вася, могу загулять, могу калым весь просадить. Но чтоб за счет баб, нет, до такого Генка Новиков еще не дожил! ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: Новиков, на выход! Сорокин, на выход! ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Смотри-ка! Наши ровно сговорились. Оба уходят. Р я х о в с к и й продолжает неподвижно лежать на койке. Входит К р а ­ п и в и н —с еще большей, чем в первый раз, охапкой кульков и свертков. Подходит к тумбочке, деловито все укладывает и рассовывает, потом берет стул, садится против койки Ряховского. КРАПИВИН. Ты меня можешь послать куда подальше, конечно, но все-таки пару слов я тебе скажу. Я ведь исповедь твою тоже слыхал, у двери тут стоял. Так вот, если баба начала бегать на сторону, ее уже ничем не остановишь. Это тот же алкоголизм... РЯХОВСКИЙ. Слушай, я тебя добром прошу... (Встает с койки и