Сибирские огни № 12 - 1983

каном-философом... Но если, скажем, Ман­ сурова, как бы живя на двух планетах — реальной и воображаемой — пытается, все- таки, сблизить их орбиты, вернуться к природе, к себе изначальной, то Дроздов, пренебрегая Природой, навсегда остается, на планете «безответственного размышле­ ния». Свою литературную деятельность С. За­ лыгин начинал с «малой прозы». Остался он ей верен и до сей поры, о чем свиде­ тельствуют его рассказы последних лет. И по тематике, и по творческим задачам, и по художественному уровню они очень разные — эти рассказы. Такие, как «Вылечила» и «Анекдоты из кизни Кудашкина А. Я.», в делом не вы­ ходят из рамок традиционного бытовизма. Более социально значимыми, и художест­ венно убедительными видятся рассказы «Фестиваль», «Пилот первого класса Ку­ ликов», «Наши лошади», «Мария и Ма­ рия». В строго жанровом отношении «Фести­ валь» трудно назвать рассказом. Нет здесь сквозного сюжеТа, законченной компози­ ции, героем движет так называемый «по­ ток сознания». Умирающий художник, сам устраивает смотр тому, чем и как жил все эти годы. А жил замыслами, героями и об­ разами своих произведений, суетой в искус­ стве и около него, постоянным стремлени­ ем' убежать от этой суеты, чтобы, наконец, сделать что-то выдающееся. Рассказ во многом перекликается с повестью «Ось­ ка — смешной мальчик» и романом «Юж­ ноамериканский вариант». И тут, и там человек пытается возвратиться к себе истинному, естественному, освободиться от противоречий и условностей, очистить свой талант от слоя фальши и пошлости, нале­ та цинизма. Разница только в сферах пои­ ска и его способах, Совсем не похож на «Фестиваль», как, впрочем, и почти на все остальные расска­ зы С. Залыгина, «Пилот . первого класса Куликов». Четко и недвусмысленно ста­ вится здесь проблема «чести в деле». (А именно так можно охарактеризовать конфликт между, инспектором-синоптиком Пименовым и асом северных трасс летчи­ ком Куликовым). Так же четко, в конкрет­ ных житейских ситуациях, выясняется нравственная суть каждого из героев. И, несмотря на то, что рассказ написан о'событиях военного тыла, главный герой его Куликов — этот рубаха-парень, «оба­ яшка», классный летчик, но рвач, циник й нечистоплотный в делах человек — иск­ лючительно злободневен и современен. Читая рассказ «Наши лошади», сразу же вспоминаешь «Тропы Алтая». Оба про­ изведения об ученых-биологах. Можно провести параллели между отдельными персонажами романа и рассказа (напри­ мер, между Вершининым и Богоевским). Тем не менее сходство между произведе­ ниями чисто внешнее. Несколько особняком в залыгинской но­ веллистике последнего времени стоит рас­ сказ «Мария и Мария». Здесь писатель отталкивается от собственных литературо­ ведческих эссе, посвященных классикам. Особенно ощутима интонация прекрасной работы о Чехове «Мой поэт». Но если в эссе' С. Залыгин, как и должно быть в литературоведческой работе, ведет раз­ говор о творчестве художника, о природе его таланта, то в рассказе изображена судьба поэта, увиденная через призму «ге­ ния женщины». «Мария и Мария»— вдохновенный поэ­ тический гимн духовной красоте и величию женщины, без которых немыслимым было бы величие поэта. Если задуматься над тем, что же объ­ единяет залыгинские рассказы при всей их разнородности, можно прийти к выводу: прежде всего — личность художника-экс- периментатора. Экспериментаторство, как говорилось,— одна из примечательных черт дарования С. Залыгина. И в рассказах последних лет стремление писателя к экс­ перименту, к использованию и опробова- ник> самых различных, а порой даже и не­ сколько необычных в формальном отноше­ нии художественных средств особенно ощутимо и говорит о том, что писатель находится в постоянном поиске. / - б В 1980—1981 годах журнал «Дружба народов» публикует первую книгу нового романа С. Залыгина «После бури». Работа над ним продолжается (автором задумана трилогия), и пока, конечно, преждевремен­ но делать какие-то окончательные выводы, но уже и сейчас, когда контур произведе­ ния вырисовался достаточно четко, появи­ лась возможность (хотя бы и предвари­ тельно) поразмыслить наД тем, что и как пытается сказать' нам романист. Но сначала —почему? Почему вдруг нэп, почему эта странная и разношерстная публика, так не похожая ни на основа­ тельных, мудро-разговорчивых залыгин- ских мужиков, ни на его рефлексирующих интеллектуалов? Как и всегда, С. Залыгин охотно идет навстречу нашим недоумениям. В одном из своих интервью он говорит по этому по­ воду: - «Очень интересный период! Очень немно­ го аналогий можно найти ему в истории вообще — такое же вот пересечение и пере­ плетение частной, коллективной и государ­ ственной деятельности, такое же разнооб­ разие психологий, самосознаний, поисков, потерь и находок, и все это на фоне толь­ ко что минувших катаклизмов...» Нетрудно заметить, что на другом мате­ риале, с другими героями, в новой для се­ бя художественной форме С. Залыгин воз­ вращается по сути к своей магистральной теме, которую он много лет разрабатывал в своей сибирской трилогии — теме соци­ ально-психологической и политической эво­ люции русского человека на важнейшем для нашей страны историческом переломе, вызванном Октябрьской революцией. Шаг за шагом прослеживал писатель эту эволюцию в повести «На Иртыше», в романах «Соленая Падь» и «Комиссия». Но... что-то пропущенным оказалось в этой цепи, какое-то выпадало в ней звено. Ведь с того времени, когда в стране повсемест­ но утвердилась Советская власть, и до то­ го, когда прочно стало утверждаться со-