Сибирские огни № 12 - 1983

классового врага, Чаузова с семьей высы­ лают за болота. Но, показывает писатель, незаметно в Степане ни сломленности, ни опустошенности. «Сколько оно будет, это болото, от Крутых Лук? Пятьсот верст? Тысячу? Так нешто за тысячу верст за городом Тобольском Степан Чаузов не мужик уже? Не работник и не жилец? Ребятишкам своим не кормилец?» — спра­ шивает сам себя Чаузов, прощаясь с род­ ным домом. И веет от этих, слов неугаси­ мой верой в жизнь, историческим опти­ мизмом наполняют они повесть. 3 Истоки драмы Чаузова лежат еще в первых послереволюционных годах, когда перед земледельцем сибирским с необы­ чайной остротой встал вопрос о дальней­ шем самоопределении, как личном, так и общественном. Но если перед крутолучин- скимй мужиками вопрос этот приобрел вполне конкретные очертания — как жить в коллективной жизни? —то перед героя­ ми последовавших за повестью «На Ирты­ ше» романами С. Залыгина «Соленая Падь» и «Комиссия» он пока стоит еще в принципе: как жить дальше, если рухнуло привычное,, незыблемое, державшееся ве­ ками? Роман «Соленая Падь» (1967) написан на семь лет раньше «Комиссии» (1975), но хронологически события «Комиссии» предваряют происходящее в «Соленой Пади». В то же время оба произведения внутренне глубоко взаимосвязаны и вместе с повестью «На .Иртыше» составляют звенья одной цепи. Действие романа «Комиссия» происходит осенью 1918 года в сибирском селе Лебяж- ка. Низложено самодержавие, неотвратимо накатывается в Сибирь волна гражданской войны, а пока — безвластие, безвременье. И вдруг... «лебяжинский сход... выбрал Комиссию». При этом цель, на первый взгляд, пре­ следовалась сугубо практическая. «В лесу, в Лебяжинской лесной даче надо было наводить порядок, пока, пользуясь безвла­ стием, окрестные, да и свои, мужики не вырубили ее до основания». Однако уже само стремление в столь, сложный истори­ ческий момент встать ца охрану природы, говорит о том, что не только сугубо прак­ тическими соображениями руководствова­ лись крестьяне. «Природа—она для всех людей и на все времена, а кто ее грабит-обижает седни, тот навсегда враг человечеству»,;— говорит председатель Комиссии Калашни­ ков и в качестве одной из основных за­ дач только что созданной общественной организации называет следующее: «Мы, Комиссия, призваны лишить каждого граж­ данина свободы воровства и нарушения общественных правил, а вместо того вну­ шить ему высокую сознательность и об­ щественную совесть». Конечно, лебяжинское общество было очень неоднородным и далеко не все его граждане отличались такой же нравствен­ ной цельностью и высотой духа, какими обладали лучшие люди Лебяжки — иначе от кого и зачем охранять, кому и зачем прививать сознательность. (И автор, надо сказать, нисколько не идеализирует своих персонажей.) Но вот в чем дело, говорит нам писатель, сибирский крестьянин, не­ смотря на то, что без особых угрызений, в обход закона, мог для своих нужд сру­ бить лесину-другую и даже радовался, если объегорит лесника, —несмотря на это, он и помыслить-то никогда не мог совер­ шить над природой какое бы то ни было надругательство. Он не ломился в нее,, движимый корыстью и алчностью, он— «пользовал» природу рачительно и разум­ но. И когда в романе С. Залыгин пишет, что «вырубить жердину и бросить ее, потому что другая приглянулась, потоп­ тать телегой молодняк, тем более сделать в лесу пожар — это уже был срам и по­ зор», то это звучит не только убедительно, правдиво, как нельзя лучше характери­ зует крестьянина,—это звучит и очень современно и своевременно. Подобное отношение лебяжинцев к при­ роде идет со времен первых переселенцев. «Не для того наши предки привели нас в Сибирь, чтобы мы уничтожили ее земли и леса...— считают лебяжинские крестьяне.— Прадеды наши верили в разум свой и разум наш, а мы только продолжаем эту веру». «Разум» здесь не просто синоним благо­ разумия. Высший порядок и справедли­ вость у сибирского мужика, показывает С. Залыгин, опять-таки ассоциировались с природой, к ней он обращался как к «девственной чистоте и к самому разум­ ному в мире порядку». Это нашло свое от­ ражение и в «Обращении» к лебяжинским гражданам, составленном Комиссией. «Мы убеждены,— говорилось в «Обращении»,— и даже глубоко, что в разумном будущем человек сперва положит в основу тот или другой закон природы, а уж после приспо­ собит к нему свой человеческий закон...» «Природный резон» —вот на чем, по мнению Комиссии, должна быть основана крестьянская жизнь. Посредством «природ­ ного резона» она включается в целост­ ную систему бытия Вселенной. Но — и это сознают, хотя даже сами себе не хотят признаться, большинство лебяжинцев — не «природный резон» стал в осень 1918 года двигать поступками людей, с гораздо большей силой влияли какие-то другие законы—малопонятные и жестокие. Вот ведь и Лесная Комиссия, созданная для «убережения природы», уже не может ограничиться одной только этой функци­ ей, ибо, ввиду сложившихся исторических обстоятельств, она со своей вооруженной охраной стала единственной на всю округу реальной властью, которая могла «в любой момент взять в руки не только лесной, а любой закон гражданской жизни». Не случайно народ идет к Комиссии не по одним лесным, а и по гражданским делам. Однако сложившаяся обстановка требо­ вала большего —твердой политической определенности. Все резоны перед лицом начинающейся гражданской войны слива­ лись в один, главный, жизненно важный — политический. Комиссия же с самого начала взяла курс на самоустранение от политической борьбы, не отдавая себе отчета в том, что любая другая борьба без политической ' сейчас