Сибирские огни № 11 - 1983
О хвори Аввакума от своих тюремных прихвостней узнал Пашков и, кажется, малость смягчился к своему врагу: ломоть хлеба ему послал в темницу да зубок чесноку. От дара Аввакум не отказался, принять при нял, но тут же и подумал: что сие обозначает? Может, его жалеет Паш ков? Нет, догадался Аввакум, другое у него в голове: боится, что умрет Аввакум. По ходу естества умрет Аввакум —невыгодно для воеводы. Своей смертью умрет протопоп, люди будут думать, что бог его при брал. Пашкову выгодно посадить Аввакума на кол: пусть все думают, что умер еретик, неугодный государю и богу... Вскоре после того по разрешению Пашкова в тюремную избу к Ав вакуму была допущена Марковна. Приняла благословение протопопа Марковна, приложилась губами к его ручке. Вслед затем, как жена и спутница жизни, припала, плача, к его поседелой бороде, поцеловала в щеку. Сидела с краю нар разволнованная, изменился Петрович, не узнать, • худой и желтый, высох в щепку... — Умираю, бог меня зовет к себе,— едва слышно выговорил Ав вакум. Лицо у Марковны было скорбное, глаза от слез блестели. Но лишь услышала голос своего господина и повелителя, так и скорби никакой, губы веселую улыбку изобразили, на щеках ямки, глаза сощурились. — Какую нелепость мелет твой язык, Петрович! — с веселым упре ком выговорила Настасья Марковна.— Не для того ты, отец, столько лет страдаешь, чтоб взять сейчас да и помереть. Тебе еще жить долго, бога славить, людей учить! Ты еще, мой любимый, меня похоронишь, как придет время. — Где уж мне! Пинга меня съедает... — И не говори, отец, не угнетай сам себе душу! — бодрым голосом возразила Марковна.—Не вижу я печати смерти на твоем лице. Я знаю, в чем твое спасение. Принесу я тебе из лесу колбы, съешь пучок-другой, как рукой снимет твою хворь. Говорит Марковна уверенно, весело, бодро, и Аввакум верит: так оно и будет, как она говорит, ибо она — жена — справедливая, душой не кривит. Аввакум веселеет, он уже чувствует себя лучше, ему уже кажет ся, что жерновом навалившаяся на него дщерь царя Ирода —Цинга от ступает, перестает душить его. Да и как не отступишь, ежлй болести про тивостоит святая, безгрешная женка, думает Аввакум, сильная в своей преданности и любви к мужу. — Пойду я,— говорит веселая Марковна.— Тороплюсь, милый, кол бу буду для тебя искать в лесу. — Ступай, милая... Ушла Марковна, не простясь. Домой надо бЬ 1 ло — накормить грудью Ксению, но Марковне неког да: страда великая подоспела, дорог каждый час, мужа спасать от смер ти надобно. Через минуту она уже стоит у въезжих ворот, просится у стрельца на волю. — Не велено никого выпускать,—говорит страж.— Воевода запре тил. В степи неспокойно, немирные иноземцы на конях рыщут. — Страженька, милый, выпусти! — упала перед служилым на коле ни Марковна.—Муж мой, протопоп Аввакум, помирает в тюрьме, зато ченный понапрасну. Хворь-цинга его одолела. Зубы выпадают, ногу ему свело. Лежит недвижимый. Смотрю—.на лице печать смерти. Ежли не спасу, то помереть ему. А спасение его — в травке, ее иные зовут колбой, иные —черемшой. В лесу растет. Нарву, накормлю протопопа —встанет на ноги. За тебя, за твое благополучие он помолится. И я упрошу бого родицу, чтобы тебе во всем была удача. Не ради себя прошу, ради чад, четверо их у меня, а самой младшей нет еще и года. Куда я одна с ними без мужа с этакой оравой!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2