Сибирские огни № 11 - 1983

— Чего ты ревешь, Проня, может, сон увидел худой? Прокопий рыдал, не в силах выговорить ни слова. — Да перестань же завывать! — велит Марковна.— Всех перебу- дишь... Проснулся Иван; высунув голову из-под шубного кафтана, ко­ торым он был одет, выговорил весело: Ч — Брюхо у него, видно, разболелось, объелся... — Может, тебе, сынок, запалить на брюхе пучок пакли да накрыть горшком? —предложила мать.—А чево вы ели? Слышишь ли, Иван: чево вы ели? Иван не ответил матери. Накрывшись с головой кафтаном, он при­ творился спящим, даже захрапел слегка, чтобы мать не приставала к не­ му с расспросами. Пронька же припал головой к матери, уткнулся ей в брюхо, его душили слезы, он вздрагивал, будто после ледяной купели. С полатей слезла Огроцена, зачерпнула ковшом из кади воды, по­ дала меньшому брату: испей-де! Пронька пил, зубы его стучали о края ковшика. — Говори же, сынок, что случилось? —ласково допытывалась Мар­ ковна. — Он такой маленький, шерстка рыженькая,— жалостным голосом сквозь рыдания заговорил Прокопий.— Головой вперед... А служилые не ждут, дергают, вытягивают его за уши...— Прокопий снова не совладал с собой, зарыдал. Потом, успокоившись, заговорил снова: —А как весь он вышел, так все на него набросились, как собаки, и разорвали на части и стали чавкать... — И нам с братцем досталось маленько,— из-под кафтана послы­ шался веселый голос дурошлепа.—Не обделили нас ратники... — Ухо я съел, мама, одно ухо,— признался сквозь рыдания Пронь­ ка.—Оно такое маленькое... в шерстке... хрустит... — А я утробу ел,— сказал из-под кафтана Иван.— Скусно с голо­ духи-то! — Маленький он, жеребеночек-то,— плача, причитал Пронька.— Я грызу ухо, а кобыла... мать же она, на меня смотрит... глаза черные, а из них слезы. Жалко ей своего детеныша.— И Пронька обнял мать, прижался к ней всем телом, словно упрашивая ее помочь справиться с неожиданно свалившимся на него горем. 3 В степи на холмах густо зазеленели травы. На зеленую похлебку рвали' крапиву. Из земли выкапывали мясистые желтые луковицы сара­ ны и ели сырьем. На реке добывали похожие на бобы, только покрупнее, сладкие, с медвяным вкусом клубеньки, их называют кабашки. И ща­ вель шел в ход, и дикий лук, и дикий чеснок. После ледохода вода в реке пошла на убыль, но стоило зацвести черемухе и распуститься шипишнику, как хлынули подземные воды — приспела пора половодья, разгульного разлива речных вод. Залило луга и низины. Начался нерест, рыба шла косяками — вешать на затопленные ветви таловых деревцев икру и оплодотворять ее молоками. Кончился голод. Настасья Марковна на весеннюю рыбалку не ездила, вместе с Ог- ропеной они едва управлялись дома. Иван с Прокопием рыбу добывали, мать с дочерью ее разделывали, вешали на солнце вялить, коптили, соли­ ли в бочках впрок. Много работы всем и на реке, и дома. • И хлеб, наконец, в остроге появился. Пашков, наверное, опасаясь, что его ратные караульщики вместо того, чтобы охранять его, воеводу, хлы­ нут ради рыбных приработков на реку, уйдут за съедобными травами и кореньями в леса и степь, открыл свои житницы, наделяя казаков и стрельцов толокном и солью.