Сибирские огни № 11 - 1983

к нему: точат ножи и сабли, вострят копья, сытно подкармливают ко­ ней. А в белом походном шатре, где отдыхает после дневного перехода Еремей, все то же, воеводский сын льет по напрасным жертвам войны горючие слезы, а обиженный на полмира за свои неудачи Сопрыка, пре­ следуя свою низкую цель, внушает ему свое. — Скажи, господине,— подстрекает он,—ведь и мне, наверно, грешному, придется ответ держать перед богом. Как-никак, а я ведь твой телохранитель. Наравне ведь с тобой, начальным человеком, в грехах купаются, как черт в болоте. — Не бойся, Сопрыка,— успокаивает Еремей.—Ты безгрешен. Ты, как все подневольные, чист и непорочен. С рабов не спросит бог, ответ держать за все начальствующим и главенствующим. Им много дано, с с них много и спросится. Отвечать —мне! Сопрыка и сам знает, что с маленьких людей, к каковым он сам се­ бя причисляет, спросу на страшном суде будет куда меньше, чем с тех, кто ведет за собой покорную массу. Маленьких ежли и позовут для сыс­ ка, то только, наверно, как свидетелей. А затевает он этот разговор с той лишь целью, чтобы высказаться перед воеводским сыном в том глав­ ном, что давно просится у него с языка. Сопрыка тяжело дышит, он колеблется. Сказать — надобно, но и бо­ язно, как бы не трекнулся начальный человек умом. И без того в последние дни он какой-то странный: глаза блестят, речь отрывиста, сам с собой о чем-то бормрчет. А молится исступленно. Телом опять же ис­ худал, почти не ест, не пьет, чем жив —неведомо. И все же, поразмыслив про себя, Сопрыка решается: будь что бу­ дет — скажу! — Хочу узнать у тебя, господине,— ласково так, вкрадчиво начина­ ет Сопрыка,—-довелось ли тебе видеть меня в Тобольском городе, когда вы караваном проезжали, как я на церковной паперти восседал в руби­ ще и в железах? Юродствовал я тогда, бог осенил мне тогда душу. Ска­ жу тебе, господине, по всей моей откровенности и сердечности: из всей жизни моей, покуда я нищим и отвергнутым по свету мыкаюсь, дней лучше, чем те, когда я в юроДстве пребывал, у меня не было. Про меня в Нерчинском остроге говорят, что не юродствовал я, а притворствовал ради бездельной корысти. Но это не так, господине! Я —осененный! Как сейчас вижу: предстал предо мной ночью андель господень в белом, крыла за спиной, взгляд светлый,—велит: послужи, человеке, богу; вос­ сядь на церковной паперти, полным голосом пореви перед народом правду-истину. Уважь, человеке, говорит, небесному, а земным пренеб­ реги! Сними, говорит, одежу обычную, а воздень, говорит, на себя ветхое рубище, кушаком жёлезным опояшься! Сядь —и вещай!.. А я ему, ан- делю, свое сумление: да ведь я, говорю, как есть человек слабый и не­ мощный, простужусь, смотри, говорю, какие в Сибири холода. А он мне: не думай, говорит, ни о чем таком, отдайся в волю бога! И скрылся: А я, раб божий, господине, воспритивиться силе небесной не посмел, снял с себя одежу, какую носил, а на себя воздел рубище, подпоясался желез­ ным кушаком — и воссел на паперти. И тотчас, господине, обрел я великую радость. Несравнима ни с какой та радость юродская. Все до единого — раб и господин, нищий и повелитель,—все перед тобой одинаковы, нико­ му ты не стыдишься и не страшишься высказать в лицо правду-истину. Еремей со вниманием слушал своего телохранителя, ловил на лету каждое его слово. Глаза Еремея карие, округлые, в пол-лица, блестели и изображали радость. Он походил на человека, который вдруг услышал созвучное тому, что созревало у него у самого давно в душе. Он спросил: — Ежли юродствовать тебе, божий человек, было в радость, зачем же ты снял железа и рубище и закабалился по записи в прислужники к воеводе? — А бог-от! —воскликнул Сопрыка и поднял кверху указательный палец.— Сызнова ко мне, господине, являлся андель господень. Изрек: пора, говорит, тебе приспела, божий человек, снять железа и пойти в ус