Сибирские огни № 11 - 1983
— Государю бить челом, мать моя, никому не возбраняет ся: что простому холопу, что боярину —всяк может. Толь ко ведь то надобно помнить: царь-надёжа сплеча не рубит, сначала разбирается. Ты думаешь, что ежли вы с Мики- той на меня пойдете, я не смогу супротив вас оборонь держать?..—По молчал, прищуренно, с усмешкой в глазах глядя на жену.— Но с ябедой к царю-батюшке, боярыня, тебе приобождать придется, покуда на Мос кву мы с тобой не явимся. А до тех мест я был бы худым воеводой, ежли бы допустил, чтобы на меня в стольный город от кого бы то ни бы ло поносные ябеды нарочно или попутно летели. Считай, что на ушко тебе говорю, Фекла Семеновна: у меня супротив ябедников на Ингоде- реке застава стрелецкая поставлена. А с начальным человеком Селен- гинского зимовья договоренность — всех ябедников ловить, грамотки от нимать, а гонцов в каталажку усаживать. Поняла ли. мое слово, жена? Не глухая, поняла и уяснила Фекла Семеновна. А уяснив, почувст вовала свое бессилие против могучности Афанасия Филипповича. У во еводы стрельцы и заставы, и начальные люди, которые ему во всем гото вы услужить. А она против такой силы кто такая? Никто, жена под властная. На Москве она нашла бы против мужа управу. Не государю, так государыне Марье Ильиничне настрочила бы челобитье, прося за ступы от мужа. А здесь, в Даурах, она по рукам и ногам связана. Двад цать тысяч верст протянутые извилистой ниткой от Нерчи-реки до Моск- вы-матушки, ее связали и пленили и в руки извергу-мужу отдали. Злобно так, и отчаянно, и обидно сделалось Фекле Семеновне. И она так же, как в избице у злодейки Маремьяны, вдруг сорвалась, понесло ее в мах под гору, она стала выкрикивать в лицо мужу то, что давно на язык просилось. — Я Пронская, род наш древний,—выкрикивала Фекла Семенов на.—Я не позволю таким низким холопкам, как ты, Афонька, над собой измываться. Ишь, орел, вознесся! Смотри, не упади с высоты на камни. Не пришлось бы тебе, как по молоду лет, снова с протянутой рукой у Постельного крыльца стоять и милостыни от царя дожидаться. Вспом ни, Афонька, кто ты был до того, как я, дура, согласилась с тобой пой ти под венец. Голь и нищета перекатная. Мы, Пронские, тебя из грязи в князи вытащили... (Писец Игнашка, давно чувствовавший себя лишним при этой господской баталии, вдруг без боярского позволения сорвался с места и вылетел, как пуля, из спальной хоромины). Брат, Микита Се менович,— продолжала разгневанную речь Фекла Семеновна,— воевода полка правой руки, за тебя, смерда, поручился —в поход на полячи шек тебя взяли. И воеводство в Пустоозере он же, Микита Семенович, тебе выхлопотал. Отсюда ты и полез в гору. Ум твой куричий, а заслуги твои с ноготок. Тебя за нас, Пронских, возвеличили, а не за ум, не за подвиги, которых нет. Тебе, беспутному, на меня, свою благодетельницу, как на бога, молиться надобно, а ты заместо того всю жизнь мной помы каешь. Двух сыновей моих в пасть поганому королевичу отдал. А Ере- мея в мунгальскую степь протурил, чтобы он не мешал тебе тут разврат ничать. Вот так отец! Нет, не отец ты, а басурманин и супостат. Аввакум Петров — человек святости великой, а ты его цепями к скале приковал и очи ему расклевываешь. До того его затерзал, что он даже проклятье вслед войску выкрикнул. То проклятье не войску, не Еремею, а тебе, кызылбаш несчастный, разбойник с большой дороги!.. Долго так выкрикивала в бессильном гневе Фекла Семеновна в лицо мужа давно накипевшее, а он терпеливо и сдержанно слушал, ни чем не выказывая своих чувств. Наконец боярыня изнемогла в крике, упала на стул, закрылась платом, всхлипывая, плечи ее тряслись. Паш ков налил в скляницу из серебряного горнца воды, подал жене: испей- де! Фекла Семеновна оттолкнула его руку со скляницей и упала го ловой на стол. Было долгое молчание. Воевода терпеливо ждал, пока жена придет в себя от безумных выкриков и сможет его выслушать. — Не к месту и не ко времени твои крики, Фекла,—после мол
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2