Сибирские огни № 11 - 1983

поп кричал под руку, при людишках страмил воеводу, чинил помехи, доказывал свое: власть-де земная —ничто, одна есть власть — небесная! Что начал твердить семь-восемь лет назад, как отправились в Дауры, то же продолжает и по сей день. Что делать с безумцем? Продолжать уговоры? К нему с уговорами и лаской, а он, оголтелый, с башни про­ клятье прокричал вслед царскому войску. Вон до чего дошло! Такого окаянстЬа еще в Русии не было. Священнослужители проклинали на Ру­ си врагов. Все на Русии едино, все силы в единый кулак сжаты. А в Дау- рах этот кулак еретик разжать пытается. А воевода что, он должен без­ действовать, смотреть, как опальный попик над самодержавием измы­ вается? Нет, не будет смотреть Пашков на такое бесчинство. Самоуправ­ но и единолично, радея по службе, он учинит над смутьяном расправу. И царю сообщит о том... Пашков поднял тяжелую от государских дум голову. Иван, сын протопопа, смирненько, >виноватенько, в выжидательной позе сидел на лавке у порога. | — Давно ли ты, дьячок, был в тюремной избе у своего отца? — Вчерашним днем, господин воевода. — Что, он, попище Аввакумище, еще не прислал передо мной сво­ его раскаяния? — Ничего не слышно, господине. — Погоди, уж я его припеку,— с угрозой выговорил Пашков.— Все годы я милостивый с ним был, щадил. Но теперь кончилась моя доброта. Казню! На кол я его посажу при всем честном народе. Малодушная угодливость на лице дьячка Ивана сменилась стра­ хом и болью. Мысленно вообразил он лобное перед съезжей избой мес- то, воткнутый в землю кол, а на том колу корчится батько. Жалко отца стало Ивану. Хоть и с придурью в голове, как полагал Иван, был бать­ ко, но все равно жалко. Добрый батько, заботливый, последний кусок сам не съест, между детьми разделит поровну. Не будет батьки — всем погибель. Эта мысль расслабила Ивана, сердце у него сжалось, из глаз брызнули слезы. Швыркая носом, как малое чадо, размазывая кулаком по лицу обильно хлынувший из глаз поток, он упал у порога на колени и простер перед воеводой руки. — Батюшка-воевода, отец наш родной, миленький, пощади!— за­ вопил Иван.— Не сажай на кол батьку. Заместо кола, господине, в чу­ лан его запри, как сумасшедшего, пусть он там отсиживается. Не сажай, господине, батьку на кол, пусть живет. И царю-батюшке доложи, мол, умом он рехнулся, в чулане взаперти сидит. Безумный батько, но нам без него не жить! Смилуйся, великий государь! Хоть и по Душе воеводе уничижительный рев Ивашки, хоть его буд­ то елеем облили, когда он услышал, как дьячок честит его великим го­ сударем, однако гнев на Аввакума в нем велик. Пашков отнюдь не на­ мерен вдруг поддаться жалостц. — Велика беда,—желчно говорит он,—что дети еретика, как соба­ ки, исдохнут. Туда вам и дорога. Вас, чадушек, я зарою в землю, а вашу мать, Настасью, замуж за ярыгу-пьяницу выдам. Не слушая воеводу, Иван продолжал вопить: — Боярыня Фекла Семеновна и сноха ваша Евдокия-свет Кирил­ ловна нас, горемык, жалеют и любят. Пожалей же и ты, господине, нас сирых и убогих! Вспомни доброе! Батько внука вашей милости, Ивана, лечил молитвой. И Симеона, маленького, он лечил. А недавно он курей ваших, господине, от погибели спас. И Еремея, боярина, он лечил и при­ чащал. И за тебя, великий государь, он завсегда богу молится. Пожалей же батьку! Возлюби нас, присоединись сердцем своим к жене вашей и снохе вашей, кои нас любят и уважают и прикармливают, спасая от смерти. Так упрашивал воеводу Иван-большак и дурошлеп. И наверно, ус­ лышь его отчаянный вопль Аввакум Петрович, вытерся бы ладошкой, смахнул бы со своего горбатого носа слезу и покаялся бы, что всю жизнь недолюбливал большака и ругал его за неспособность к письму