Сибирские огни № 11 - 1983
но, с этим курсом три минуты. Только три... И ждите распоряжения... Поняли? — Понял. Три минуты этим курсом... Чего уж тут было непонятного. Сейчас он пересечет воображаемую биссектрису морской бухты, пройдет косу, под углом выступающую к пологому берегу, и ему прикажут катапультироваться. Прикажут, пото му что Табунов мешает управлению самолетом и ничего уже не попра вишь. А время идет, роковая минута приближается и самый разумный выход—это решиться на потерю одного человека вместо двух. Отдавая себе полный отчет в происходящем, Левашов тем не менее всем своим существом воспротивился этому неизбежному, казалось бы, исходу. И не оттого, что надеялся он на элементарную случайность или рассчитывал на непредвиденный шанс. Нет! Просто не мог он пред ставить себя в роли человека, который будет потом ходить по земле и наслаждаться жизнью, в то время как кто-то другой погибнет, а он ничего не сделает для его спасения. Говорят, что из двух зол выбирают меньшее. Перед Левашовым такая дилемма не стояла. Решившись разделить участь товарища, он сам лишил себя права выбора. Теперь ему оставалось только одно — прервать связь с землей и ждать логического завершения события. Стоп! Почему, собственно, ждать? Ведь исход, как он понимал, уже предрешен. Катапультирование исключалось, времени на раздумья оставалось все меньше и меньше, и выхода нет. Значит, неуправляе мому самолету все равно падать, пока он не врежется в землю и не похоронит под собой экипаж. Но ведь в эти оставшиеся минуты можно предпринять тот шаг, которого Левашов опасался сам и на который послать его не решается «Аргон». — Левашов... Я—«Аргон». Приказываю катапультироваться... Ваш порядок действий... Он не стал слушать. Он и без того знал, о чем ему сейчас скажут, прежде чем повторить слово «приказываю». Поэтому отключил борто вую радиостанцию и попытался собраться с мыслями. Проверил запас высоты—она была еще достаточной, хотя и замет но убывала. Убедился в наличии топлива —его хватало. Зафиксировал в памяти курс и скорость, показания стрелок часов. Все? Кажется, все. Какая-то часть времени Левашову потребовалась для того, чтобы «проделать» предстоящие действия мысленно. Затем он решил попро бовать еще раз поступить так, как советовал в самом начале радиооб мена «Аргон». Ручка влево, потом на себя —тщетно! Еще попытка —бесплодно! Эх, Табунов, Табунов! Ну, очнись хоть на мгновение. Освободи стис нутый твоими коленями штурвал управления и тогда у нас появится надежда спастись обоим! Я знаю: твое бессознательное состояние не может быть вечным. Ты придешь в себя. Но когда? Ведь времени не остается!! — Командир!.. Отвечай, командир... Молчание. Выждав еще несколько секунд, Левашов мягко двинул ручку в запретную сторону, и машина — сначала словно бы сопротив ляясь, а потом уже легко —перевернулась кабиной вниз. Это была един ственная надежда на то, что в таком положении привязные ремни на Табунове ослабнут, он обвиснет и таким' образом высвободит ручку управления. А вывести потом самолет в нормальное положение труда не составит. ...На аэродроме установилась тревожная тишина. Полеты, естествен но, немедленно прекратили, и теперь каждый в полку жил только одной мыслью: справится с бедой экипаж или не справится. Замерли люди, техника. Только кружились антенны локаторов, ощупывая небо невиди мыми лучами, да на командном пункте продолжали вести по плекси гласу планшета неровную красную пунктирную линию. За микрофоном руководителя полетов сидел сам командир полка и методически повторял: *£ЗЭ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2