Сибирские огни № 11 - 1983
— это и воспитатель, что за дисциплину подчиненных с него спрос по особому счету. Но до каких же пор их за ручку водить? Да, Зонин лю бит покопаться в психологии. Ну и пусть, его дело. А он, Табунов, счи тает, что уподобляться наседке нечего, что лейтенант — это офицер, сложившаяся личность, которой за тот или иной шаг надо воздавать должное. Иначе только и знай, что раскладывай: тут можно, а тут из- бави бог. ...Когда донесся знакомый характерный свист планирующего на по садку разведчика погоды, когда «спарка» коснулась бетона полосы, высекла колесами облачко синего дымка и заскользила на пробеге, Ле вашов двинулся к рулежной дорожке. Три часа стартового времени «летал» он вместе с лейтенантами, и лишь когда Зонин возвратился со второго полета, решился подойти к майору. По озабоченному лицу комэска, по сдвинутому на затылок взмокшему подшлемнику понял: дела обстоят не ахти как гладко. — Что там вчера вечером в общежитии произошло? — взяв пред ложенную сигарету, спросил Зонин. Левашов поперхнулся от неожиданности. Кашлянул в кулак, мед лил. Зонин с улыбкой ждал. — Отвечать обязательно, или можно уклониться? — Ладно уж, уклоняйтесь, — снизошел Макар Ионыч. — Сам разберусь. Однако пилот лейтенант Саюткин и сегодня забыл: в истре бителе он сидит или на телеге едет. — Что-нибудь серьезное? — В авиации все серьезно. — Зонин бросил сигарету в урну. — Нарушил в воздухе порядок выполнения упражнения... Штаны ему, ви дите ли, паршивцу, коротки стали... Выше пупка прыгнуть захотел... Ну, погоди!.. Левашов ничего не понял, а спросить не успел. Комэск ушел, оста валось ждать случая, чтобы разгадать загадку. Днем. . . Обедали на аэродроме. Одни еще были в воздухе, дру гим предстояло в очередной раз лететь, а кое-кто уже покуривал в жидкой тени топольков, что росли вдоль клетчатой стены домика де журного. Вяло переговаривались. , — ...Слушай, за что тебе руководитель полетов выговаривал? — Связь пропала. Разъем переходного шнура выпал, ну и... — Саюткину Макароныч опять внушение закатит. — И правильно. Я Сереге втолковывал: нечего соваться, а он все вперед норовит, время обогнать хочет. Мне — так до лампочки, что инструктору кажется, будто я четыре года в училище только летный паек ел. А Серега обижается. — Да, тебе как тому сторожу: тулуп потеплей, да'ночь покороче. — Ребята, ша! Кеша едет... Ке-е-е-ша... Заходи, погутарим. При сядь, отдохни. У Кеши — улыбка во весь рот. Раскраснелся, веселый. Помахи вает сумкой для кислородной маски. Загадочно с минуту молчит, интри гуя слушателей, потом поднимает руку вверх и в такт со словом: «Мо лодцы!» — резко опускает ее вниз. — А если без туману? — не понимает кто-то. — Можно, — Кеша великодушен. — «Молодцы!» — не мое слово. Оно произнесено перед всеми на стартовом командном пункте самим «батей». — Врешь. Игольников. — Больно вы мне нужны, мелкота пузатая. Я им добрую весть принес, а они... Тогда я пошел обедать. — Постой, Кеша. А как же с Саюткиным? — Ты сам у «бати» спроси. Он любознательных обожает. Давай, пока он с аэродрома не уехал. Игольников скрывается за дверью домика, оставив после себя по вод для раздумий, споров и никак не стыкующихся выводов. Левашов в разговоры не вмешивался, наконец не выдержал.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2