Сибирские огни № 11 - 1983
Елисей, ноги кривые, бородешка жиденькая, чудные, смешные на голо ве у него косички, но весь сам по себе крещеный иноземец не непрш ятен ей. У Елисея высокий, крутой лоб, умные, добрые серые глаза. Елисей отличим от всех, знает русскую грамоту, пишет и читает и вра зумлен многим сибирским языкам —толмач. По слухам, его ценит не только воевода, его даже в Москве в Сибирском приказе знают и це нят, отчего он назначен большим и властным начальником—таможен ным царским головой. У Елисея Бугра, слышно, высокое жалование—- двадцать рублев в год, в четыре раза он больше, чем простой стрелец или казак получает, не считая хлебного и соляного довольствия. По на ружности новокрещен неказист, но с его положением и жалованием он не мог не глянуться Маремьяне. Она даже одно время отвечала благо склонно на его осторожные ухаживания. И наверно, добился бы своего новокрещен Бугор, ежли бы не воевода: вмешался еще там, в Енисей ске, и взял ее под свое покровительство, чем отбил охоту у других ухаживателей. На широкой раздорожице стоит Маремьяна, и ей хочется верить, что у новокрещена Елисея влечение к ней не остыло, что он вновь по тянется к ней, лишь только подаст она ему знак... 3 Маремьяна вошла в избу Елисея Бугра и не узнала его, сидящего за столом. Какой-то узкоплечий иноземец, в расшитой по-иноземному рубахе, зачем-то нахлобучив на голову бурую, кажись, из шкуры мед вежонка, треугольную шапку сидел за столом и что-то писал. Маремь- яну грамотей-иноземец не заметил. Маремьяна кашлянула, чтобы об ратить на себя внимание, и только тогда иноземец поднял на нее гла за, и по этим .крупным, серым, умныЦ глазам она признала в нем Елисея Бугра. Приход Маремьяны для Елисея был неожиданный; он растерялся и смутился, щеки его сделались розовыми. — Пчавола!—сконфуженным голосом проговорил Елисей Бугор.— Пчавола!—И еще что-то добавил по-иноземному, видать, по-обскому. Эта детская сконфуженность и краснота на лице вкупе с треуголь ной на голове Елисея шапкой и весь его вид молоденького парнишки- иноземца показались Маремьяне смешными, и она, как ни была встре вожена в ту минуту своей судьбой, рассмеялась и спросила: — Что ты мне сказал, Елисей, никак я не пойму? — Я сказал здравствуй по-своему,—отвечал Елисей.—Это бывает со мной, когда я растеряюсь. — А по-каковски это? — По-нашему, по-остяцки,—отвечал Елисей Бугор.—Так у нас приветствуют друзей... Проходи, садись, я рад, что ты меня навестила. Мне сейчас недосуг, но это ничего. Ты посиди и помолчи, а я грамоту прикончу. Воевода велел написать, в съезжую мне идти скоро. — Ладно, я посижу и подожду,—сказала Маремьяна и, пройдя вперед, уселась на скамейку й огляделась. А изба Елисея изнутри особенная, ни на какую другую непохожая своим убранством. На стенах ружья разные, там и сям висят шкурки соболей. В простенках двух окошек веера тетеревиных хвостов висят. Лежанка, на которой спит Елисей, высокая, на ней одеяло, сшитое из лисичьих шкур. На гвозде возле двери кафтан амбурского сукна, шуба соболья и ферязь с высоким красивым воротом. Дощатые полы избы чисто подметены. Возле печи на столе вымытая и в порядке составлен ная оловянная посуда. — Вот я и кончил грамоту,—отрываясь от письменной работы, сказал Елисей.—Насилу написал. Всю ночь корпел и только сегодня к утру осилил. Чтобы не молчать и поддержать разговор, Маремьяна спросила; — А о чем твоя грамота? 104 ■ Г■ ' .
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2