Сибирские огни № 11 - 1983

проси мычит что-то нечленораздельное, как телка, то Маремьяна на­ дела ей на безымянный перст колечко золотое —в поминок. У Нюрки сразу же развязался язык, и она затрещала, как площадная тараторка. — Ой-ой, что во дворце деется!—заговорила Нюрка, присев возле двери на скамеечку. — Ты, Маремъянушка, сидишь тут безвылазно в своей темной избице, ничего тебе неведомо, а мы во дворце страдаем. У нас, поняла бы ты, целый переворот. С войны Еремей возвернулся. Один, без войска. Рать-то вся его в полях полегла, а он чудом уцелел, иноземец его приволок на привязи, сдал с рук на руки воеводе... — А Орефа, его советчик? — Ты про колдуна, Маремьянушка, спрашиваешь?—лопотала Нюрка.—Один Еремей, нет с ним никакого советчика. Такое чудо — его мунгал привел... Такое над ним приключилось,—вещала Нюрка,— ума он на войне лишился, едва его иноземец притащил на веревках. Его, Еремея-то, иноземец, может, и укокошил бы дорогой, да сам ихний хан не зелел, говорит: сдай его с рук на руки воеводе, пущай, говорит, Пашков казнится и войны супротив нас больше не затевает. —А теперь что с ним? —С кем? — Да с Еремеем. — Дома он сидит в верхней хоромине, никого к нему не подпуска­ ют,—делая круглые глаза, продолжала рассказывать Нюрка.—И ему тоже из хоромины нет выхода. Вопит он и стучит в дверь, просится на­ ружу, только понапрасну это: к его двери Пятнашку приставили с ду­ биной. А сам Афанасий Филиппыч с горя затворился у себя в спальне и никого к себе не пускает. А домом верховодит теперь сама Фекла Се­ меновна, она всему голова. Воеводу сместила, острогом правит, грозит­ ся мужу своему: в тюрьме, говорит, тебя, разбойник, сгною. Войско, гово­ рит, понапрасну погубил, сына, говорит, сгубил. Это она, боярыня Фекла, не велит тебя прикармливать, грозится на тебя слуг с дубьем натра­ вить, как на собачку. А воевода совсем бессловесный сделался, сидит у себя и нигде не появляется, даже в съезжую не ходит...2 2 Погоревала Маремьяна, потужила, даже всплакнула по Орефе с причетом, как все русские бабы плачут по упокойнику, а чуть отлегло от сердца, умом уяснила для себя: вновь, как уже не однажды в жизни, стоит она на раздорожице и не знает, в какую ей податься сторону. В одну сторону пойди —худо, в другую —еще хуже. Одно ей было, как белый день, ясно: на воеводском подворье ей оставаться нельзя. Взяв в свои руки бразды правления дворцом, Фекла Семеновна или отравит, или слуг науськает на нее. Что делать, куда податься? Может, думает Маремьяна, попросить защиты у Аввакума? Не казнил его на колу Пашков, значит, испугался. А живой Аввакум —сильный, любого гони­ мого под свою защиту возьмет. Правда, Аввакум зол на нее, но Ма­ ремьяна падет ему в ноги, попросит ради Христа простить и благосло­ вить для праведной и безгрешной жизни. Аввакум ведь по натуре от­ ходчивый... Искать защиты у Аввакума —спасение, жить праведно —спасе­ ние. Но жить праведно нелегко. Снова, как в Тобольске, неистовый бо­ гомолец посадит ее, Маремьяну, в подполье, станет стыдить, голодом морить, назначит тяжкую эпитимью. А как кончится эпитимья, прину­ дит работать, в трудах зарабатывать хлеб насущный. А Маремьяна отвыкла... «Нет, кажись, не следует мне искать защиты у протопопа,—дума­ ла Маремьяна.—Мне о другой дороге надо подумать...» Новокрещен Елисеюшка Бугор —вот, зримо кажется, ее дорога. Давно, еще с Енисейского города заглядывается на нее таможенный голова, крещеный с Оби-реки иноземец, Елисей Бугор. Маловат ростом