Сибирские огни № 10 - 1983

мять, так я и помнить ничего не буду. Худо это аль хорошо? Кажись, худо. Тогда я и матушку, как траву съем, позабуду, которая меня на колымажке возила. И паперть церковную позабуду, где я сидел, ломая из себя юрода. И кружечные дворы и питейные избы, где я пропойство- вал, сотрутся у меня в памяти. Москва-мать ко мне неласковая была, но все одно ее помнить мне охота..Там и церкви, и Кремль, там и царь- надёжа... А россказней сколько всяких я выслушал на заезжих дворах... Выходит, все то мне позабыть надобно? Если же я все это позабуду, то что тогда из себя я буду представлять, а? Дурака?» И еще пришло на ум Сопрыке: «Как вольется в кровь мою опойное зелье, тогда ведь мне придется и Огропену позабыть. Ничего тогда со мной не останется — ни матери, ни царя-надёжи, ни Москвы, ни невесты!.. Ой-ой, как же мне тогда после этого жить на свете! И зачем жить, если я беспамятный дурак? Человек же я! Покуда с памятью — человек! А без памяти я — зверок без смысла...» Страх и испуг овладели Сопрыкой. Показалось ему, что опойнае зелье уже в кровь всосалось, и у него в голове чисто и пусто сделалось, как в выскобленной от мякоти тыкве. О, горе! Вскочил Сопрыка с об- рубыша, на котором предавался размышлениям, и как угорелый, выбе­ жал из-под натянутого над воеводским подворьем белого паруса. Вскоре Сопрыка, словно одержимый бесом, ворвался в избу к Аввакуму Петровичу, своему будущему тестю, и, туманно сознавая, что он делает, упал перед сидящим за столом над книгой протопопом на колени. — Целебока... Опойное зелье...— бормотал он, шумно дыша от скорого бега.-- Память отшибло... Аввакум, слушая, покрутил от неудовольствия носом: не любил он зловоние еивухи и винного перегара. — Что стряслось, сын мой? — На войну гонят... Память отшибло... —•Подай-ка, Огропена, ему испить холодной воды, может, очуха­ ется,— велел Аввакум дочери. Огропена исполнила приказ отца — подала кружку; Сопрыка жад­ но припал к воде, зубы его стучали об оловянные края. Вся семья Ав­ вакума — и Марковна, и Иван, и Пронька, и Огропена — все стояли над коленопреклоненным Сопрыкой, разглядывая служилого с сочувствен­ ным любопытством. — Рассказывай, служилый, толково, что с тобой стряслось! —* велел Аввакум. Возвратив Огрепене кружку, Сопрыка более или менее членораз­ дельно принялся за свой рассказ. — Опоили меня,— глаголел Сопрыка.—Воевода меня опоил. Хо­ чет, чтоб я ничего не помнил. А мне страшно. И всех ратников опоили. Все — беспамятные, в голове пусто,' как в пустой кадушке. А завтра поход...- Аввакум с Огропеной вдвоем уложили вконец опьянелого Сопрыку на лавку и накрыли дерюжкой. Телохранитель тотчас уснул. Огропена забралась на полати и всплакнула в темноте и одино­ честве: опоили Сопрыку, теперь он позабудет ее в походе... Стоя на коленях перед ликами, Аввакум молился истово, со злостью, гневно. А в затылке мысль, как чуткая жилка, билась: все то Никон-зверь, его затеи с Антихристом! На праведное дело рать идет сама, ей опойное зелье не требуется. Не доброго напутствия заслужи­ вает опойная рать —проклятья! (Окончание следует). у ♦