Сибирские огни № 10 - 1983

ведены четко, ресницы подбиты черным пухом. Пашков с Маремьяной пьют заморское вино, благодушествуют в разговоре, их покой охраняет, лежа на крыльце, безъязыкий Пятнашка. Разговор их о разном, о том да о сем, и, между прочим, вот о чем. — Слышишь ли, миленький Афанасий,—игривым голосом говорит Маремьяна.— С вечера, до того, как тебе ко мне, на радость мою, пожа­ ловать, мне явственно в глазах видение было. Как наяву, передо мной явился муж брадатый, схожий с протопопом Аввакумом, и говорит: потолковала бы ты, говорит, Маремьянушка, с Афанасием Филиппови­ чем, может, говорит, он тебя послушается. Зряшно, говорит, он в степь людей по зимнему времени посылает, опасно, изгибнуть могут от немир­ ных людей, али от ветра с полуночи... — Аввакум — еретик,— ответил Пашков, удивленно глядя на Маремьяну, будто ослышался: она ли глаголет столь удивительное? — Он зла мне хочет. А тебя, люба моя, я не пойму: чево ты вдруг под дудку протопопа запела? То мне удачу ворожила, то теперь беду пророчишь. — За тебя, миленький, в сердце моем страх живет,— объясняет Маремьяна.— Боязно! Ведь всякое в походе может с войском быть. А. вдруг какое ни на есть несчастье. Тогда ведь опалит тебя царь гневом. Тебе —беда, а мне —тоже. Куда я без тебя, моего защитничка? Заклюют меня коршуны со всех сторон. Да и то: люблю я тебя, как никого на свете! — Ладно, про любовь говори, про это можно,— разрешает Паш­ ков.—Любовь — это, конечно, бабье дело, а про войну не смей: ум для того у тебя короткий... — А может, все-таки остановишь, Афанасий, свою рать,—упра­ шивает Маремьяна, целуя воеводу в бороду.—Муж брадатый мне ведь, поди, не зря привиделся. — А что он еще сказал тебе, твой брадатый? — То и сказал,— испуганным голосом отвечала Маремьяна.— Пошлет, говорит, воевода на зряшную войну своих ратников, ехать ему закованным на Москву в железах. — А вот' про сие он врет твой брадатый! — насмешливо уличает Пашков и, помолчав, добавляет весомые слова.—Меня заковывать в железа не за что и опалять гневом не за что. Меня хвалить и награж­ дать надобно. Я великое дело свершил. Я новый острог поставил. До окиянского моря Ламы стало рукой подать. Один бог знает, что из этого проистечет. Может, Русия через мой острог со временем самой сильной державой, бог ей в помощь, сделается. Так что про цепи, Маремьянка, не вякай! — Ну, миленький Афонюшка!—упрашивала Маремьяна, ласка­ ясь.— Брось свою затею. Ради меня, если любишь... — Замолчи, баба! — велит воевода.—Любое выпрашивай —отка­ за не будет. А войну не тронь, то дело государское. Уперся Пашков, как баран в заплот, назад ни шагу. Но и Маремья­ на настырна, просит; знает о своей силе над воеводой — и упрашивает. Горяченького ему в склянице, заморским задабривает, Пашков пьет, от удовольствия причмокивает губами, бороду ладонями приглаживает, глаза у него сузились в щелки, мутный в них блеск — опьянел телом, но остается при своем уме и здравости. Заладил одно: быть походу, ибо наше дело справедливое, для всеобщей пользы!— и не уступает. Из кожи лезла Маремьяна, упрашивала и, кажется, перестаралась. Пашков, слушая ее, вдруг отрезвел, подозрительно сощурился щелками. — Ага, кажись, я понял, блудница, ради кого ты радеешь! — сер­ дито заговорил воевода.— Понял! • Не из-за меня ты супротив войны восстала, ради для ты Орефы стараешься! За него тебе, суке, боязно, что изгибнет и тебя оставит. Вот оно что: пригрел я, кажись, на своей груди змею подколодную! —И Афанасий Филиппович, гневаясь, оттол­ кнул от себя Маремьяну.