Сибирские огни № 10 - 1983

•— А вот улыбаешься ты, Хлопуша, зря,— говорит Пашков и сердито надвигает на глаза седые лохматые брови.—Думаешь, поди, что ежели ты с моим сыном в дружестве, то тебе с моей стороны будет поблажка. Зря ты так думаешь, Хлопуша, зря! Поблажек у меня ни для кого нету. Друг ты мне, брат ли ты мне, провинился — надо ответить. А иначе мне никак нельзя. Ежели как по-другому, то садись живенько за челобитье и просись у батюшки-государя в бессрочный отпуск. Понял ли ты меня, царского слугу, Хлопуша? Добро! Теперь Хавай разговаривать... Седь- мицу тому, придя на конюшню, насколько у меня не зашибло память, я говорил тебе, Хлопуша, и твоим товарищам. У нелюдских ближних тунгусов, говорил я, в наслегах неспокойно. Какиц-то каверзные, сто­ ронние люди, растолковывал я вам, подбивают их на исход и измену. А сие ведомо мне стало, убеждал я вас, от моих лазутчиков. И оттого приказывал я вам коней на водопой на реку гонять с береженьем. Не всем сразу табуном гонять, а по дюжине, даже меньше. А непоследок я, помню, прибавил: береженого бог бережет... Было такое, отвечай, Хло­ пуша, аль ради бездельной корысти все это я, строптивый и злой старик, придумал? Ну, чего молчишь? — Было, господине... — Ага, было! — громко уличил Пашков.— Чего же ты, разбойник, ежели мой наказ помнил, не исполнил его, как было велено? — Оплошка, господин воевода... ■ / — Оплошка! А может, не оплошка, а воровской завод? Может, конский табун ты за черных соболей тунгусам продал? — Серые круп­ ные глаза воеводы потемнели, веки сузились в узкие щелки.— Чем ты мне докажешь, что это не так, а? — Виноват я, господине, в истере,—оправдывался Хлопуша,— но злого умысла с моей стороны не было. На царской службе я давно, в воровских умыслах и заводах не замечен, делу прямлю, жизни не жалею... — Оно и видно... — У меня живого места на теле нету,:—не слушая воеводу, с оби­ дой в голосе продолжал Хлопуша.—Я, холоп ваш, себя йе щадил. И в огонь, и в воду лезу за тебя и твоих семейных. Как сюда, в Дауры, шли, на Ангаре-реке меня из-за животов ваших падун чуть было не изжевал в каменных своих зубьях. Я смолоду радею по службе. За мою беспо­ щадность к себе разрядный воевода в городе Тобольском меня жаловал наградами. Я кафтан амбурского сукна носил с его великатного плеча... Истинное высказал Хлопуша. О радении его по службе знал воево­ да; о том, что спасал он не однажды его и его семейных в пути —помнил. В глубине души возникло сомнение: ладно ли он поступаете отважным и преданным казаком? В сердце ворохнулась совесть, маленько жа­ лостно сделалось: пощадить бы надобно Белокрылого, пусть живет и прямит дальше-.. Однако супротив минутного, человеческого восстало воеводское, властное. «Дай ему послабление и поблажку,— мелькнуло в голове,—он завтра над тобой заберет силу, на плечи тебе воссядет, а другие с него возьмут пример». — Спасал, кафтан носил —нашел чем оправдаться! — уличал Пашков.— Я тоже за царя-государя подставлял грудь и на войне изувечен. И награжден тоже. На мне шуба с царского плеча, а цена ей четыреста рублев — в восемьдесят, кажись, раз выше твоего годового жалования. А довелись мне, грешному, провиниться перед надёжей-го- сударем, ты думаешь, он меня, милостивый, за мои старые заслуги по­ щадит?- Как бы не так! Он, великий, построже с меня, чем я с тебя, сйросит. Так что, холоп, про свои старые заслуги позабудь, сей час не о них речь, а о твоих винах. Говоришь: злого умысла с твоей стороны нету. Может, так оно и есть: не все люди—-воры да разбойники,—: но как мне тебе поверить? Хлопуша молчал. — Молчишь, разбойник! Тогда я за тебя отвечу. Должен ты, тать,