Сибирские огни № 10 - 1983

— Тако, батюшка. — Ежли так он сказал,— подумав, выговорил с уверенностью Аввакум, —то надобно ждать от него лиха. — Не знаю, батюшка, от кого лиха дожидаться,— поугрюмее ли­ цом, сказал Иван.— Будет ли от воеводы лихо или не будет, неизвестна А вот ты, батюшка, для него лихо уже приготовил. — Откуда тебе ведомо? < — А посох-то! —уличил Иван.— Раз посох взял в руки, то непре­ менно жди от тебя ругани. — А ты догадливый... — А я тебя хочу попросить, батюшка,—ласково заговорил Иван,— не ругался бы ты с воеводой. Не сердись, отец, ежли я что не так мол­ влю!.. Пойми, батюшка, надоела. воеводская немилость. Смотрю я со стороны и вижу: часто воевода жесточится на нас не по своему природ­ ному злобству, а от твоей несговорчивости. Перестал бы ты, батенька, к нему с гневом и руганью. Глядишь, жилось бы нам тут, в Даурах, полег­ че. А там, глядишь, прописал бы Афанасий Филиппович на Москву про тебя одно хорошее: исправился-де! — и поехали бы мы домой. Ну, что ответишь на мое слово, батюшка-кормилец? Аввакум молчал. Приниженно-ласковая речь болыпака-сына трога­ ла за сердце своей искренностью, а сердила своим недомыслием на грани с глупостью. Ивана, губошлепа, он недолюбливал, было в нем что-то рабское, пригнутое, будто он не сын опального протопопа, а смерд со скотного двора или истопник-угодник с воеводской бани, который парит вениками начальственное лицо и подает ему в серебряной скляни­ це на горячий полок пиво. Прокопий, отрок, был другой, смиренный, но и с достоинством, смышлен, умен, хоть и молчальник. Не повернулся бы язык у Прокопия, отрока, сказать такое в глаза отцу. И Огропенушка- свет, любимица, .была иная. И тверда душой, и умна, и говорунья, и неуступчива, за батьку в огонь и в воду пойдет, вместе с батькой хоть на край света. Только в том беда, что женка, праправнучка Еввы, с пер­ вородным грехом от рождения и до могилы. Чем силен житель земной во отцех ходящий? Не только верой своей в господа-бога, но и детьми, своим потомством. Благо отцу, дети которого, унаследовав дела и мысли его, идут за ним во след! Горе отцу, дети которого уже на первых жизненных шагах от него по-хамски отрекаются, осуждают, просмеи­ вают и смотрят в сторону, смышляя о своих выгодах!.. — Смирись, батюшка! — ласково уговаривал Иван.— Поедем на Русь —познаем царскую милость. Ежли так тебе, отец, будет угодно, я поверстаюсь в ратники, отличусь в сражении, произведут меня в чин боярского сына, а там, может, удостоют и городового дворянства. За­ живем богато. Я женюсь. Внуки у тебя будут и правнуки. Старость я твою успокою... — Будет, Иван! — сердито одернул Аввакум сына.— Поносное на сей раз я от тебя слышу, замолчи! Застлало бы лучше мне уши куделей, чем слышать бред безумца! На скрипучрм крыльце послышались грузные шаги — шел Пашков. Аввакум остался сидеть на лавке, опираясь руками на свой посох; Иван вскочил с лавки, угодливо согнулся перед властителем. 4 Пашков в собольей шубе и высокой на голове горлатке воссел за свой узкий и длинный стол и склонился над свитком, шевеля губами — делал вид, что читает. Сам неграмотен, в письме и чтении не разумеет, но охота ему сейчас покобениться, заставить Аввакума посидеть без дела да подождать. Долго, наморщив лоб, сидит над бумагой, шепчет. Аввакум терпе­ ливо ждал, не замечая мудрственных усилий воеводы.