Сибирские огни № 10 - 1983

роднятся всякой всячиной, а кованый сундук в подвале от золотной тя­ жести глубоко врастает в землю. Молчать — мудро! А ежли не молчит- ся тебе, то ты подпой или поддакни. Подпел—и ты столоначальник. Поддакнул я ты державный дьяк. Шапку подал с угодливой улыбоч- кой—собирайся скорейча на кормежное воеводство! Эх, выгодно мол­ чать: детки твои сыты и сам ты ходишь в брюхачах распузатых!.. Понимает Аввакум, как выгодно молчать, тем более опальному. Молчи — и укротится твой срок. Подхихикивай — и воевода облегчит твою участь, бросит тебе мосолок или краюху хлебца. Да, молчать вы­ годно, но Аввакум не может. Не спится ему, не лежится ему. С ласко­ вой настойчивостью разомкнув объятия своей Еввы, он встает рань- ранью с обоюдного войлока, молится. Потом надевает шубный кафтан, вешает на цепи на грудь медный крест и, взяв в руку посох, выходит из избы. Утро раннее. Острог еще в беспробудном сне. Сквозь бычьи пузыри еще не светится в избах. Звезды спокойно плывут в своем круговороте, а лишний с их соседством месяц обломком падает- за край земли. Авва­ кум медленным, торжественным, подобающим священнослужителю ша­ гом, двигается по кривой острожной улице. От посоха и шагов гудит застылая твердь земли. Избицу человека, к коему он идет поутру, он узнает не по наружному очертанию: все жилища в остроге в темноте почти одинаковы,— а по запаху. Несмотря на рань, над избой угада и колдуна Орефы уже струится дым. Угад топит печь таловым сушняком — варит в котле какую-то нужную ему колдовскую бурду, с помощью ко­ торой он заморочивает людям головы. Подойдя к избе колдуна вплотную. Аввакум, ничуть не сомневаясь, правильно ли он поступает, посохом стучит в подслеповатое окошко. Скрипит дверь. На крыльце вырастает длинная тощая фигура в шуб­ ном кафтане и меховой шапке. Завидев с крыльца протопопа и во тьме узнав его, Орефа-колдун, будто он давно дожидается гостенька, кланя­ ется ему в пояс и приветливо забывает в избу. — Не зови, не пойду я к тебе, колдун, в избу,— отказался Авва­ кум.—Давай говорить здесь, на улке. А в твоей избе гоститься греховно для моего сана. — Какой там грех, какой сан,— не замечая враждебности, притвор­ но-простодушно откликнулся Орефа.—Брось, протопоп, придуриваться, все одно нас с тобой никто не видит. Заходи в избу, будь как дома. Может быть, мы с тобой ради встречи и винца маленечко тяпнем. Знатное винцо, духовитое, в дубовой бочечке поставлено у меня в подпольях. Сказать, откуда, я добыл доброе винцо? Скажу, скажу, не утаю. Вот откуда, отец святой: Маремьянушка, золотая баба, для меня из воеводских запасов нацедила. Для услады, батюшка, для радости. Сам пью, как придет охота, добрых людей угощаю. Спаси бог Маремьянушку, веселей мне с ней... Растабарывая о вине да о Маремьяне, явно и в глаза Орефа стре­ мился уязвить протопопа в самое сердце. Ведь знал, что Аввакум в дав­ нем нелюбье с Маремьяной, еще, кажется, с Тобольска, где он за блуд­ ное воровство держал ее на цепи в подпольях. При встречах с ворухой, как он честит ее при людях, он ругается на нее и напоминает, скоро ли она, блудница, предстанет перед ним с покаянием. Не мог не уловить Аввакум, слушая колдуна, что у того наметилось по отношению к нему что-то новое, враждебное, чего до сих пор не было. Наоборот, еще не­ давно Орефа стремился наладить мир и лад между собой и протопопом. Встретив на улице, он раскланивался и метился получить благослове­ ние, в чем ему Аввакум отказывал. А сейчас он, не скрывая своих чувств, задирает. «Вот отчего он задирает меня,—догадался Аввакум.— У вое­ воды он в чести. Как же, советчик, войско, слышно, поведет вместе с Еремеем...» — Ну, так зайдешь, протопоп, в избу? — с притворным простоду­ шием допытывается Орефа.—А то какой может быть между нами раз­ говор тут на ледяном ветру!