Сибирские огни № 10 - 1983

в другом: гложут его заботы и страх, как бы его не разоблачили, да не расправились бы с ним втихаря... Федот Травка доложил Пашкову, что в остроге покуда все спокой­ но: никаких тайных заводов и хитромудрых поноровок, бездельной корыстью никто сам себе голову не забивает; правда, служилые и про­ мышленные не в меру пьют, но то, как ведомо, на пользу казне госуда­ ревой. Случается, и на кулаках дерутся, но до поножовщины не доходит. — Про табак чего не донесешь — не завелись ли курды? — Нет, такого не замечено, господин воевода! ' — А в зернь не играют? — И в зернь не играют. Ответы тайного соглядатая глянутся воеводе. Табак людишки не курят, в запретную зернь не играют, бездельные заводы не заводят, хитрых поноровок не замышляют,—значит, власть уважают, царя по­ читают, палача боятся — можно ночью спать спокойно. Что касается безмерного пьянства, коему предаются государевы холопы, то с этой стороны опасности никакой, наоборот,, двойная польза: казна деньгами полнится, кроме того, с пьяным холопом управляться легче, чем с тверезым. Пьяница — всегда с повинкой и оттого боязлив, а у тверезого что на уме, никто не знает. — Все ли доложил, подлый шиш? — Маленечко не все,— отвечает Федот Травка.—В прошлый раз, господине, я, подлый, стоял пред твои очи, и со стороны твоей милости мне, шишу, было велено за телохранителем молодого боярина, Сопры- кой Васькиным, доглядеть и доложить. Глядел я, подлый, и слушал и докладаю: сей холоп, по моему подлому мнению, в телохранителях быть не способен. — Что такое? — Против других пьет безмерно, в канаве валяется, у веще на смеху за свои речи,— отвечал Федот Травка.—А глаголет: он-де только насчет тела Еремея, вашего, господине, сына, смышляет, а насчет души — не его-де, Сопрыкина, забота. Сумнительным что-то мне такой глагол с его стороны показался. — Ах, он коварный раб! — возмутился Пашков.— Как можно так высказываться: насчет тела! Одно от другого неотделимо. Тело и ду­ ша— все едино. Ежли ты раб приставлен охранять господина, то за тем и другим следи. Ладно, ступай, с Сопрыкой я сам разберусь. Да смотри мне зорче, поменьше спи, радей, твое тебе зачтется. Шиш, пятясь задом, удалился. Воевода тотчас велит вызвать для беседы Сопрыку. Вскоре Сопрыка найден и представлен, против докла­ да шиша тверезый, в чистом кафтане, морда не помятая. Глаза без зеленой мути, смотрят с вопросом: зачем-де вызывал, господине? — Ты, я слышал, холоп, пьешь без меры хмельное и непотребство глаголешь,— обвиняет воевода.—Про тело и душу что-то там городишь нелепое... Объясни, а я подумаю, оставить ли тебя в телохранителях али заменить другим, достойным. — Виноват, господине,— оправдывается Сопрыка.— И в том, и в другом грехе я виноват перед вашей милостью. Виноват — и каюсь. — Ага, каешься! —смягчается Пашков.—А как мне поверить тебе, свинье, что такое с тобой больше не повторится? / — Не повторится больше! — твердо заявляет Сопрыка.—Про ду­ шу и тело мне, господине, черти внушили. Сон я такой видел. Будто явились черти к вашему, господине, сыну и давай багром тащить из него душу. А я увидел и заступился. А бог меня за это похвалил. Тогда я и понял, что одно от другого неотделимо. Ежли я тела хранитель, то разом и душу оберегать должон. — Воистину так! — похвалил воевода.—А про пьянственную без­ мерность свою что скажешь? — И с этим, господине, у меня покончено раз и навсегда. •— Зарекалась свинья... — Нет, господине, сей глагол ко мне не относится,—заверял Соп-