Сибирские огни № 10 - 1983
По уклончивому ответу Аввакума Сопрыка догадался, что сватов ство не удалось, и огорчился этим. Тоскливо ему сделалось. Так же тоскливо, как в давности, когда он однажды маленьким проснулся в колымажке, на которой возила его мать, а ее возле нет; или подобно то му, как раз ватага нищих побродяжек, которая его, сироту, пригрела и вела по Руси за собой, хотела его, обузу, в Москву-реку сбросить, да что-то не решилась. Или когда его избили в первый раз до беспамятства за татьбу, и он, очухавшись от побоев, пришел в сознание и сквозь за плывшие веки поглядел на мир — серо, мрачно, бесприютно, хоть давись. Или еще как средь зимы в Тобольске его из тюрьмы, где он отсиживал ся от холода и голода, на волю выпустили, и он должен был сам о себе позаботиться, чтобы не пропасть. Что делал малолетним Сопрыка, уга дав в беду? Выходил на большую дорогу и ждал сердобольного прохо жего, который бы сжалился над ним и оказал ему помощь. А что делал большим Сопрыка, когда над ним вприщурку, с презрением смеялась злодейка-судьба? Шел на кружечный двор или в питейную избицу, где и обретал спасение, успокоение и утешение. Так делал Сопрыка всегда, потянуло его туда и в тот вечер, когда он вышел от Аввакума. Население Нерчинского острога против того, сколько людей остава лось в нем с осени, на переломе зимы резко поубавилось. Одни на пыт ках изгибли, другие в тайгу или в степь утекли: лучше среди иноземцев жить, чем дрожать в остроге, выжидая от воеводы плетей или дыбы. Иные из промышленных, своеужинных людей, добыв резвых мунгаль- ских лошадок, погрузили на них вьючно свою меховую добычу да и утекли тайком сквозь степь и горы на запад, мечтая в течение зимы до стичь Селенгинского зимовья, а по весне сплыть рекой до Байкалова моря, откуда до Руси рукой подать: полтора года — и дома. Меньше лю дей в остроге, но все еще их было предовольно. Стрельцы, казаки, про мышленники, те из них, кто, прибыв с Руси, ждали весны и вскрытия рек, чтобы отправиться за меховой казной встречь солнцу. Во вся ком случае, питейная изба, как всегда, была полным-полна. За столами сиде,ли впритык друг к другу, стояли по углам, возле окошек, держа в руках железные и оловянные скляницы. Сопрыка нашел за длинным узким столом для себя местечко, миг нул красномордому целовальнику на подмостье за прилавком, и тот из уважения к боярскому телохранителю сам принес две скляницы, полные вина, взамен потребовал деньги. Выплюнув из-за щеки упрятанные там под язык полушки, Сопрыка расплатился и стал рить. С непривычки ему ударило в голову, хмель пошел бродить по всему телу. Захотелось говорить, поделиться своей печалью. Словно чувствуя, что служилый нуждается в слушателях, к Сопрыке поближе справа и слева подвину лись двое, кричат ему в уши: в самую пору али разбавлено водой? — В самую пору, робята, аж до кишок достало,— ответил Сопры ка.—Да вы сами отведайте, робята, мне не жалко. Питейные сидельцы, тоже из служилых, приложились к скляницам, в них ничего не осталось. С одной стороны —для Сопрыки убыток, но с другой —прибыль. Ярыжки вдруг объявились друзьями в доску и до гроба, обнимали Сопрыку, хвалили его доброту, его красоту, его щедрость, ласково хлопали его по спине, а когда он стал жалиться на свою судьбу, они к своим ушам приставили трубочкой ладони, чтобы не упустить ни слова. Питейных ярыг звали: русоволосого —Надеей, чер номазого, срыжа — Исачкой. Оба они служили стрельцами, по службе радели, отчего крашенинные кафтаны на них изодрались, а сапоги изно сились в клочья. Давно они бьют челом своему пятидесятнику, чтобы тот обновил им кафтаны и сапоги, но начальный человек не уступает, ссылаясь на то, что новые сапоги и кафтаны, как получат, пропьют тот час, а потому им выгодней ходить в старых. И впрямь их пятидесятник, наверное, в чем-то прав: рожи у служилых опухшие, под глазами меш ки, Надея —толст, Исачка — тощ и сух, как волос.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2