Сибирские огни № 10 - 1983
папоротнике с женками тебя, протопоп, по земле волокли и под бока рычагами ширяли и под угол дома замертво бросили, а за твою жестопь и непомерное буйство. Поставлен,™ был влиять на людей словом бо жиим, а ты что, безумец, вытворял! Силушки в тебе, как в Ваське Бус- лае, новгородце, некуда тебе было ее девать, вот ты и приобщал людей к богу кулаками, иного по хребту, иного в затылок. Курам на смех, все му миру на удивление: с запретными скоморохами битву затеял; вооб разив из себя воеводу, их медведей, как собачонок, порастрепал, одному ухо напрочь оторвал, другого в лес прогнал, после всю зиму по снегу шатался. Вот так поп! За жесточь и буйство с тобой народ и расправил ся. Да и податью ты народ не щадил. Добро бы в свою пользу, а то в патриаршью казну... Всегда ты такой вредный. Бог да брг, Христос-свет только от тебя и слышно. А сам-то на себя со стороны посмотри: не протопоп ты, а разбойник. За разбой ты угодил в ссылку, а не за веру... Может быть, в чем-то и права была Марковна, а может, по своей бабьей недалекости в чем-то и ошибалась,— не хотел в том разбирать ся сейчас Аввакум. Жена возражала ему, спорила с ним, а такого он ' никогда ни от кого не терпел, ’Как древесные уголья, раздуваемые ме хами в кузне, в нутрях у Аввакума заполыхало греховное зло. Показа лось ему, что эту женку, Настасью Марковну, Настьюшку, Настенушку, как он ее до сих пор величает на ухо, лаская ночью в законной тьме; эту каштановолосую ладушку, которая даже в сибирской мучительной ссылке рожает ему детей,—показалось ему, что он никогда ее не лю бил и прожил с ней совместную жизнь, ненавидя ее. Показалось ему, что причиной тому, что он загнан в далекие Дауры, что отдан под начал жестоковыйного воеводы Пашкова, были не грехи его, протопопа, а ее, Марковны-злодейки, грехи и козни. Нет врагов, одни друзья окружают протопопа. А ежли кто враг ему, так только одна она, жена Настасья, дальняя пра-правнучка грешницы Еввы. И тогда Аввакум схватил прислоненный к стене кленовый посох и, размахнув шись, ударил им жену, стараясь, правда, угодить ей не по ребрам и ко стям, а по мягкому месту. Может, от боли, а скорей всего от обиды, у Марковны подкосились ноги, и она рухнула на пол... Плакала в зыбке перепуганная медвежьим рыком Аввакума ма ленькая Ксения. Над ней, склонясь, роняла на ветхое одеяло слезы Огропена. Как муж праведный и справедливый, за матушку свою изво лил заступиться малой отрок Прокопий. — Батюшка, не тронь мати, пощади!—отчаянным вскричал он го лосом.—Она не ради себя согрешила с кашей, она нас с тобой хотела накормить. Справедливые увещевания со стороны младшего сына для Авваку ма были пустым звуком. В крике сына он уловил одно: даже меньшой отпрыск, молокосос, от горшка два вершка, ему, отцу, возражает и заступается за мать-блудницу!! Хрясь!—и малый отрок, осмелившийся выступить супротив отца, получил в бок кленовой палкой. Тогда от зыбки, бросив Ксению одну заливаться плачем, оторвалась Огропена и метнулась к отцу в ноги. — Укротись, батюшка! — закричала она. — Не тронь маму, укро тись! На, бей меня, а мама не виноватая. Это я уговорила маму принять ворованное. И кашу я сварила, а не мама: Меня бей! —И она лезла на рожон, бесстрашно подставляя под удар кленового посоха голову. «Господи, что же такое со мной деется!—пронеслось в душе у Ав вакума.— До чего дошел — на любимое чадо руку подымаю...». В гневе, случалось, Аввакум накидывался с дракой и на Марковну, и на большака Ивана—за его мешкотность и туповатость; и на Про копия, тихого и стыдливого, и богобоязненного отрока, бывало, он налетал бурей. Но всю жизнь ни разу не поднял он руку на Огропену. Никогда даже не причинил ей обиды малой, потому что любил ее боль ше, чем других детей. И за остроту ума любил, и за памятливость, и за доброе отзывчивое сердце, и за неуступчивость, и твердость, и неумоли мость духа, в чем он находил сходство с собой. Да, Огропена, дщерь,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2