Сибирские огни № 10 - 1983

Из ближнего леса Аввакум Петрович с Пронькою принесли все потребное для куричьего излечения: новое, из сухого тополя, корыто; песок с мелкими камушками с тетеревиного токовища; охапку хвойных веток. Новое корыто, песок, хвоя вкупе р молитвой — вот те целитель­ ные средства, с помощью которых Аввакум надеялся излечить воевод­ ских курок. Обед состоял из просяной каши. Горшок, большой глиняный гор­ шок с кашей стоял на столе,— доставали ложками, кто сколько хотел, и насыщались. Лечба на сытый желудок сразу после обеда. Помахал дымящимся кадилом над курами Аввакум, помазал крылышко каждой священным маслом, петуху сделал крестообразный надрез на гребне —и буди здрав!.. Усталый Аввакум прилег на ларь-короб — подремать. С головой накрылся шубным кафтаном, но не спалось ему. На сердце камнем ле­ жало чувство вины. Перед детьми и Марковной он чувствовал себя ви­ новатым. Он, Аввакум, в ссылке страдает за правую веру и божеские истины. А дети-то, а Марковна-то, золотая баба, чего с ним мучится? Припомнилось ему сытное и сравнительно счастливое житье на подворье Казанской церкви, в Москве, когда каждый день на столе стоял боль­ шой глиняный горшок каши. Обильный горшок, скусный горшок! Кашу, глядя на постные или скоромные дни, сдабривали то конопляным, то льняным, то коровьим маслом, купленным по дешевке на ближнем торжде. Сколько смеха было за столом! А теперь за столом не слышно смеха, а горшок каши на столе случайно — редок. И сомневался Аввакум: может, в жизни сей он где-то и в чем-то не так поступил, как надо? Может, просчитался он и ошибся в чем-то? Что стоило ему в начале гонений десять лет тому, когда властная сила от него с часу на час ожидала раскаяния и, вследствие того, молчания, что стоило сказать в лицо Никону при встрече, или через его слуг пере­ дать ему: виноват-де, святейший, исправлюсь! — и никаких гонений, никаких лишений. Снова бы Аввакум служил в церкви, принимал испо­ веди, причащал, отпевал, крестил малых чад, читал проповеди. Дома читал бы вечером Маргарит и святых апостолов; молился бы ночью, за­ навесив окна, чтоб никто не видел, по-старому, двуперстно; по-семейно­ му или молчком про себя проклинал бы антихриста Никона, показывал бы ему из кармана фигу, а на людях падал бы перед ним ниц и цело­ вал бы ему ручку... Малости требовал от него фарисей Никон — внешнего уважения и молчания. Ходи с фигой в кармане, но внешне соблюдай приличия! — вот что требовалось от Аввакума. А взамен тому на столе стоит боль­ шой горшок каши, сдобренный коровьим маслом. Эх, горшок-горшочек!.. Сожалительно кряхтел Аввакум, ворочался на ларе-коробе, взды­ хал, облизьщался, утраченный горшок каши так и стоял перед глазами. Понимал, что сомнения и сожаления —от беса. Он, лукавый, подкрался и щекочет,^ и зудит Аввакума, и прельщает, и гладит по голове шерша­ вой лапкой,—отогнать бы его, да не было сил. А бесенку и лестно, что его слушает протопоп, и старается изо всех сил, из кожи лезет, хочет доказать Аввакуму, что он прогадал, потерял многое. Да, многое поте­ рял протопоп, булькал на ухо бес, но не все. Стоит пойти к Пашкову, высказать свое раскаяние — и тотчас от умного царского воеводы с гонцом, в Патриарший, али в Сибирский приказ полетит грамотка, а в ней радостное известие: свершилось! Раскаялся инакомыслящий упря­ мец!.. А на Москве тотчас родится указ ответный: ослобонить из неволи Аввакума, возвеличить! Золотую ризу на него воздеть! Посох дать ему повелительный с яблоки и листья —пусть великатится! На парусное его воссадить судно и спешно везти его на Москву, напоказ, как ЗаМОр