Сибирские огни № 10 - 1983

и мыслю про себя, будет ли нам, чертям, думаю, от тебя какая ни на есть польза, али не будет? Иной раз я сумлеваюсь в тебе, попик, а иной раз гляжу я на тебя и радость мне распирает брюхо: будет толк, будет польза! Книгу ты отдал для продажи, а я рад. С этих пор ты наш, до гроба наш! Книга-то святая. Монахи Сергиева посада над ней трудились не один год. Ее Дмитрий Донской возил с собой в. поход, когда верх взял над татарвой. Эту книгу берегла твоя мати. Твой отец, пьяница, хотел ее продать, а мать не дала. Для тебя уберегла, постница. А ты ее запродал. И оттого— наш ты человек! Много чего доброго от тебя, по­ пик, можно дождаться... «Грех-то какой! — сокрушался Аввакум, вспоминая двадцатилет­ нюю давность.—А я, грешник, бывает, ропщу, зачем-де бог меня столь­ ко лет подряд терзает и мучит...» 2 Выпрямился, став в рост Аввакум, в узком проходе между двухъ­ ярусными нарами и пошагал к входной двери. Постучал. Сторож из караульни заглянул в окошечко, спросил грубо: — Чево надоть? — Пусти на улку, парень, прохлонусь, дышать нечем, в избе хоть топор вешай от смрада! — попросился Аввакум.. — Не выпущу я тебя,— ответил из окошечка сторож.— Велено те­ бя, протопоп, беречь пуще глаза. — Боишься, что сбегу? Не бойся, сын мой, из Даур бежать некуда. — Есть куда,— возразил сторож.— До Амура-реки рукой подать. А в низовьях ее, говорят, окиянское море. Свет велик, есть где лихому укрыться. — В иные страны бегут таги да разбойники, а я служитель церкви, божий слуга, среди басурманов мне делать нечего. Последний довод сторожу показался убедительным, он неожидан­ но смягчился и согласился выпустить Аввакума. — Ладно, выйди, только ненадолго... Заскрежетали тюремные затворы, отворилась дверь — Аввакум оказался на улице, на ветру. Сторож сопровождал его выход, стоя у двери с бердышем в руках. Аввакум стоял у тюремной стены, отворотясь от ветра. Выло, шу­ мело, стукало. Зима. Бушуют полуночные ураганы. Мрак и тьма. Ни звездного блеска, ни лунного просвета в небе, темная пелена, туч. И Аввакуму показалось, что этот мрак и тучи, и беспросветье на земле навсегда. Не волк воет в степи, не чакалка щелкает зубами, не заблуд- ные собаки оплакивают свою судьбу, не медведь-шатун ревет,— то бесы, выйдя из преисподней, под домры, гусли и бубны справляют свой еди­ ноличный шабаш. Зима еретическая — лихое время. Посреди же сту­ деных вихрей и жгучего воздуховорота возвысился над всею бесовскою ратью зверь с огненной пастью, клыкастый и языкастый лжеиерей Никон. Вот он рядом супротив Аввакума стоит, волк овцеобразный с вздыбившимся загривком, скалится, ощеуливается, клацает и выкли­ кает прямо в лицо протопопу: — Чего ты добиваешься, блажной протопоп? Всю Русию хошь по­ садить на воду да сухую корку, заточить в монастырь! О божеском в человеке талдычишь, безумец! А про рот забыл, а про гузно? Божеское!.. Христос-от свет твой тридцать три лета прожил и ни разу не усмехнул­ ся. Страдалец! А я, может, посмеяться хочу. А я, может, с бабами пора­ доваться хочу. А с сухой-от корки-то твоей, дурак-Аввакум, к чему я гож? То-то! Что есть истина? Отцы и пророки — истина, али, может, жа­ реный рябчик с трюфелью, облитые лимоном? Что? Твоя истина, Авва­ кум сын Петров, от недоедания высохла, как шкелет, от недосыпа у нее