Сибирские огни № 10 - 1983

талась неодухотворенной. Что живое, безыскусное, откровенное чувство здесь и не ночевало. То самое чувство, которое, по замыслу поэта, должно было придать .его поэтической мысли цвет, тепло, живой тре­ пет. Нет, мысль осталась холодна и про­ зрачна. Осталась самой собой. А то, что ее по воле автора всунули в стихотворе­ ние, разбили на строчки,— ничуть не сдела­ ло ее ни глубже, ни оригинальней. Правда, есть движение, но — вхолостую! Глаголы — «спешат», «проснуться-оглянуться» —соз­ дают лишь иллюзию движения, но картина все та же. Так паровоз с испорченным кот­ лом свистит, окутывает себя облаками па­ ра и— ни с места. в стихотворении'не хватает «давления», не хватает нескольких «атмосфер» поэтиче­ ского чувства. А ведь поэт, казалось бы, старается изо всех сил. Посмотреть на прожитые дни Откровенно в лоб (!), глаза не пряча. И накручиваются все новые и новые хо­ лостые километры, а вокруг —та же сте­ рильная пустота: Посмотреть, какие ж е они, Стыд мой и веселая удача. Да, искренность не создашь из ничего. Она не может вырасти в стихотворении ни из ноток жестокого романса, ни из клят­ венных самозаверений. (Есть в жизни осо­ бое искусство — быть непринужденным. Если же человек старается быть таким — это сразу заметно. Напряжения, нарочито­ сти жестов — не скрыть. Так и в поэзии.) Натужная естественность поэтического голоса возникает не сама по себе. Она обусловлена тем, что поэт с самого начала стал в позу. Отсюда —неестественность и даже абсурдность поэтической мысли. Как это поэт умудрился посмотреть «в лоб» «на прожитые дня»? Ведь дня, скорее всего, по прошествии времени видны все-таки «со спины». Выходит, поэту пришлось для это­ го забежать спереди. Невольно вспомина­ ются предостережения Горация: «Прежде чем станешь писать, научись же порядочно мыслить». То есть — здраво мыслить. В противном случае поэтическая мысль (и без того лишенная «наполнителя» — непосред­ ственности лирического переживания) ста­ новится плохо управляемой. Как и получи­ лось в данный момент. Последняя строфа не спасает положения: В пальцах почку клена растереть. * С почек начинается планета. Начинаю явно молодеть. И меня устраивает это. Тут снова вопросы. Почему планета на­ чинается с почек, а, скажем, не с семян или зерен? Не от того ли, что именно им, поч­ кам, посчастливилось вдруг попасть в руки поэта? Избирательность автора обусловле­ на неким поэтическим кругом, в центре ко­ торого собственное «я». Конечно, в этом нет ничего плохого. Более того, так и долж­ но быть чаще всего в лирическом произве­ дении. Все невзгоды мира должны прохо­ дить через сердце поэта. Однако есть ма­ ленькое «но» —это пережитое должно быть близким каждому: непоэту, нехудожвику. То есть заранее должно быть «многоцеле­ вым». если можно так сказать, а не замк­ нутым в самом себе—как получилось у поэта. Его чувство не смогло преодолеть притяжения своего «я», не сумело выйти на орбиту читательского, людского сопере­ живания по той простой причине, что это «я» не сумело передать чувству - должной энергии. Заряд оказался слишком слабым. Отсюда и эта разряженная атмосфера, в. которой — искусственные вспышки эмоций, а они ни согреть, ни ранить по-настоящему не смогут ничье воображение. Кстати, эта атмосфера—■благодатная среда для косно­ язычия и двусмыслия. Например, в стихо­ творениях этого же поэта можно заметить такое: «Ухватить бы за перышки птицу, в опереньи ее улететь». Или: «И, мне кажет­ ся, я, как по нотам, не летаю, а просто живу». На мой взгляд, одна из бед Вячеслава Пушкина декларативность, риторичность. Сумеет ли он преодолеть эту инерцию — по­ кажет время. К сожалению, в сборнике (пя­ том по счету) не так уж много стихотворе­ ний, которые помогали бы развеять это со­ мнение. Многие провинциальные поэты подверже­ ны, на мой взгляд, одной очень серьезной литературной болезни. Суть ее в том, что автор не ощущает достаточно крепкой, кровной связи с прошлым, со своими ис­ токами духовной прочности, человеческой стойкости. Это особенно видно, когда поэт касается вопросов, само решение которых требует от него достаточно глубокого исто­ рического самосознания. Настолько прочно­ го, чтобы его не затуманила волна «вдох­ новения», стремления во что бы то ни ста­ ло выразить свое «я». Историческое само­ сознание-штука серьезная, и поэтому не удивительно, что этой серьезности как раз чаще всего не хватает молодым, начинаю­ щим поэтам. Вот стихотворение Ю. Жилиной «Чело­ век, израненный войной»'. У него лицо и тело в шрамах И виски покрыты сединой. Ста смертям смотрел в глаза он прямо, Человек, израненный войной. С самого начала поражает бесстраст­ ность автора, с какой он конструирует стро­ фу за строфой из штампованных газетных строк. Молодость — поры той нет дороже — Обошла солдата стороной. Он о многом рассказать вам может, Человек, израненный войной. Выходит — не было молодости? А как же тогда это: «Молнией небо расколото, пла­ м я— во весь горизонт. Наша военная мо­ лодость—Северо-Западный фронт»? Бы­ ла молодость, да еще какая! Ю. Жилина почему-то решила иначе. Она полагает, что у тех, кто встречал рассвет по колено в окопной воде, молодость в чем-то ущербней по сравнению с молодостью, не знавшей лишений и тяжких потерь. Подобный подход ничего общего с поэзией не имеет, ибо гра­ ничит с нравственной слепотой и бесчувст­ вием к человеческой трагедии. А ведь поэ­ зия прежде всего — наивысшая форма че­ ловеческого сопереживания. Но посмотрим, что же дальше.1 1 См. журнал «Байкал», 1982, № 3.