Сибирские огни № 10 - 1983

Поводья тронут она — пропала злобная страна. Очы-Дьерен в единый мах долины преодолевал, На длинных сглаженных холмах своих следов не оставлял. И, пролетев, как громкий крик, горы синеющей достиг. То не гора — к земле приник властитель вод — великий бык. Две жилы синего быка крепки, не порвались пока, И, стянутый узлами жил, живым могучий пороз был, И ждал, когда сплетенья пут на коже каменной сгниют, Тогда удается, может быть, девчонке вздорной отмстить. Тогда поганого бычка заколет он наверняка! Про это все Очы-Бала прознать заранее смогла. Решила — этому не быть, решила пороза убить. Но стрелы не брала свои, стрелу достала Кан-Тадьи, В которой спрятана была душа великого быка, Взревела красная стрела, пронзила порозу бока. Его нутро насквозь прошла, большие легкие прожгла, Большую душу прервала... Упал, рога быка торчат от льдов заоблачных — белы. Два уха грозные торчат, как две морозные скалы, Коль человек — обличья нет, коль зверь — то шерсти не видать, Затмил собой небесный свет, взбугрил собой земную гладь, Конец его в глуби исчез, другой — касается небес, Ни прямо тут и ни в обход никто из смертных не пройдет. Громадной синею горой, где ни травинки не видать. Как череп, голою скалой, остался синий бык лежать. Из той горы несется гуд, из той горы грохочет рык. Ревет вершина, как верблюд, мычит вершина, точно бык. Стоит проклятием земли в дыму и пламенной пыли. В кипящий оловом отрог преобразился левый рог, В плюющий пламенем поток преобразился правый рог, И на вершине валуны, как ушы пороза, видны. В глухих провалах черных глаз вода в два озера слилась, В пучинах мертвых черных вод ни зверь, ни птица не живет И человечьего следа здесь не увидишь никогда... Не помышляя отдохнуть, сестрица продолжает путь. Огненногривый аргамак неслышной рысью стелет шаг, За перевалом — перевал, их встретив, тут же отставал. Горят узда и стремена, конь скачет плавно, как волна. Как свет, над травами плывет, красавица в седле поет. И песня стелется — легка, как изумрудные шелка. Напев горячий, неземной — расплавит камень ледяной, Вослед словам — встают цветы, засохший лес растет опять: «Алтай — отец могучий ты! Алтай — ты ласковая мать!» Напев благословенных слов вдаль рассыпается таков, Что две кукушки золотых за нею вслед летят, спеша, Что мир, заслушавшись, затих, внимает песне, не дыша. Гнездовья бросивши свби, за песней стаи птиц летят. Оставив пастбища свои, олени вслед бросают взгляд. Конь мчится, не сминая трав, цветка копытом не сломав. В глубь неба вбитая гора, тайгой покрытая гора, Травой увитая гора, как лошадь сытая — гора. Тут на вершине золотой конь замер огненной скалой. Неспешно оглядев Алтай, увидела Очы-Бала: Красив, приволен мирный край, исполнен света и тепла, В густых извилинах хребтов — не обнаружила врагов, Там, где паслись ее стада,— не видно волчьего следа. В лугах — разнопородный скот тучнее и обильней стал, И многочисленный народ красою новой заблистал. / ''" В один прыжок Очы-Дьерен, летя, как свет, над гранью скал Достиг непотускневших стен дворца двух девушек-сестер. Седла сестрица не сняла с испытанного скакуна, И волю полную дала коню усталому она. И вмиг Очы-Дьерен исчез, в тяжелой сбруе золотой Поднялся в глубину небес и стал вечернею звездой.