Сибирские огни № 10 - 1983

Повесить можно на ребро помоев полное ведро. «Скажи, могучий мой каан, подобный круче — великан, Скажи, заботливый отец, не твой ли это жеребец!» о I Не отерев плевок с лица, каан увидел, что спьяна В неволю бросил жеребца из своего же табуна. «Увидел, убедился сам, кровавоглазый живоглот, Коровы твой лизали срам, дурь твою видел весь народ!» — Промолвила Очы-Бала, вход в подземелье отперла, Веревку опустив во мглу, достала тяжкую скалу, Коричневатая скала как прежде светлою была, Она блестела, как луна, и отливала серебром, Сияла золотом она под ясным солнечным лучом. Но все покои и углы от нетускнеющей скалы Кровь леденящею волной наполнил ветер ледяной. «Скажи, великий мой каан, солнечноликий великан, Перед тобой Очы-Бала или холодная скала! Не веришь ежели глазам, то подойди, потрогай сам!» С лица плевок не отерев, кровавым глазом посмотрев. Он понял — за Очы-Балу он принял светлую скалу. До времени торжествовал, кичился силой Кан-Тадьи, Теперь в бессильи вырывал клоками волосы свои. «Ну как — достаточно ль вкусно мной привезенное вино! Ну как — достаточно ль крепка мной выгнанная арака! Ну как — ласкает душу мой златой приветственный чочой! Ходил на мой Алтай войной, хотел расправиться со мной! Не для несчастья мой народ, не для погибели живет, Не для того пасет стада, чтоб съела подлая орда. Владыки под луною нет, чтоб надо мною застил свет. Тот не родился до сих пор, кто б над Алтаем распростер И над моим народом власть, я — на свободе родилась. Огромный солнечный увал отцом с рождения зову. Одну из нежно-лунных скал от века матерью зову. На мирных девушек-сестер ты захотел навлечь позор. Ты дважды начинал войну, ты дважды окружал страну. Ты непомерно жадным был, ты наказанье заслужил. Ты захотел чужой земли — валяйся падалью в пыли!» Чуть смолк речей высокий гром, могучая Очы-Бала Своим сверкающим мечом Кан-Тадьи-бия рассекла, Аил каана разломав, огромных валунов набрав. Так, чтобы до скончанья дней, так, чтобы до свершенья лет, Каан не встал,— горой камней засыпала его скелет. Тут семьдесят каанов в ряд покорно к девушке спешат, И шестьдесят каанов тут с почтеньем к девушке идут. ' Народ сестрица собрала, наказ такой ему дала: «Иссяк источник наших бед, Кан-Тадьи-бия больше нет, И от дворца, и от двора осталась дымная гора, Кааны, свой гоните скот, пасите, где трава густа, Ведите, воины, народ в свои законные места!» В поклоне низком до земли пред ней кааны полегли, Освободившийся народ о славной девушке поет... Откочевали племена, осталась девушка одна, Каана жадного страна лежит во тьму погружена, На месте пастбища — песок, иссяк живительный исток, На месте стойбища — зола крапивой жгучей поросла. Уздечкой звонкой, золотой встряхнула девушка, и вмиг Пред нею огненно-гнедой конь чистою звездой возник. Конь-эрдине Очы Дьерен, чья грудь мощнее горных стен. Огладив голову коня, взнуздала девушка коня, Кладет на войлочный потник — просторный, точно летний луг, Седло могучее и вмиг затягивает сто подпруг. Взлетела молнией она на огненного ^кануна, Конь в золоте и серебре — подобен солнечной заре, В седле сестрица на коне — подобна молодой луне. Себе из здешнего добра- — и золота, и серебра — Известная Очы-Бала иголки даже не взяла.