Сибирские огни № 10 - 1983

Проворно девушка взяла просторный черный тажуур, Простушка быстро принесла большой узорный тажуур, С краями чашку налила, с красивой песней поднесла. В напеве звонкой песни той кукушки летние слышны, В словах красивой песни той цветы весенние видны. Польщенный щурится каан, племянница Бодо-Быркан — Послушная раба его, почтив владыку своего, Униженно к земле припав, на правое колено встав, Ему вручила золотой, звездой украшенный, чочой. Цветочных запахов волна легко исходит от вина. Не ожидая близких бед, забыв про богатырский след, Забыв что тут в гостях была защитница Очы-Бала, Горячий — «оп!» не говоря, горчащий — «ох!» не говоря, Каан опять испил до дна чочой приятного вина. Расплылся жиром и размяк, расслабился его костяк, | И три десятка верных слуг еду приносят повкуеней. Толпою вертятся вокруг, куски приносят пожирней. Узрел каан: опять несут с вином увесистый сосуд — Узорный, красно-золотой, хмельною полный аракой. Сосуд тяжелый подняла простушка, в чашке золотой Кан-Тадьи-бию подала хмельной, на сотне трав настой. Перед властителе^ она стоит почтительно скромна. Народ объял холодный страх, народ притих, как будто ночь, Кааны, бывшие в гостях, сидят, разъехаться не прочь. От песни звонкой, как весна — ребенком глянет исполин. От песни плавной, как волна, мальчишкой станет властелин. Кедровник, издавна сухой, зазеленел от песни той. Кустарник, восемь лет сухой, покрылся новою листвой. За Кан-Дьерена — честь свою, за крылья верные свои, За друга первого в бою — ну, как не выпить Кан-Тадьи! Перевалившего сто гор, прошедшего морской простор, Проехавшего сто дорог — прославленного рысака — Не выпив, оскорбить бы мог; к чочою тянется рука, Чочой узорный, золотой, пахучий, как лесной цветок, С почтеньем поданный чочой бий осушил в один глоток. Коварный опростав чочой, каан трясется, как больной, Качаться стала голова, кидать дурацкие слова. I Приходят шестьдесят девиц, еду отборную кладут. Приносят сорок молодиц густой кумыс, крутой курут *. Вновь появляется пред ним большой свинцовый тажуур, Вином наполненный хмельным — просторный новый тажуур. Искрой под черною горой мелькает золотой чочой. Пожаром ярым над тайгой летает золотой чочой. Теперь про сына Ак-Дьала простушка песню завела: «Судьбина горькою была, сражен был Дважды Ак-Дьала, И дважды воскрешал его, сынка родного своего, Великий Кан-Тадьи каан — животворящий великан, Из пасти смерти вырывал, жизнь трижды сыну даровал, Но никогда отец пока чочой не выпил за сынка!» Совсем растроган песней той, за сына чашку опростал, Испив приветственный чочой, каан безмерно пьяным стал: Как будто на гору взбежал,— копыта стукают в виски, Как будто с лошади упал,— колотят в темя молотки. Смеркается глубокий ум, сознанье мощное сдает. Совсем озлоблен и угрюм, своим зайсанам он орет: «Гоните всех! Пускай сюда не ступит ни одна нога! Пусть верная моя орда стоит недвижно, как тайга! Простушка черная сильней прославленных богатырей! Племяннице Бодо-Быркан приказ отныне твердый дан — Просторы наши обойди, поройся всюду, погляди, Прислушайся к земной груди, погибшей иль живой — найди, В каком бы мире ни была,— великую Очы-Бала! Во всей моей стране одна, ты, чую, знаешь, где она!» Так, не предчувствуя беду, каан, качаясь, прокричал. Так, повалившись на еду, каан хмельной пробормотал... Курут —твердый сыр.