Сибирские огни, № 9 - 1983

жалуйста, не надо, пожалуйста. И тут же почувствовал острый смер­ тельный укол иглы. Ему снова ввели наркотик. Господи, подумал он, о«и не дают мне даже говорить. Они больше не хотят даже слушать меня. У них одно на уме — довести меня до сумасшествия, и когда я буду о.пять посылать им свои радиограммы, они скажут — да он же, бедняга, свихнулся, не стоит обращать на него внимание, его дело табак. Так вот чего они добиваются — сделать из меня сумасшедшего. А я так упорно сопротивляюсь, я оказался таким сильным, что они могут бороться со мной только с помощью наркоза. Он стал тонуть, погружаться вглубь, вглубь, туда, куда они и хотели его загнать. Он почувствовал пощипывание во всем теле... Но он и впредь будет говорить с ними, будет продолжать сигналить. Он не позволит им опустить крышку гроба. Он будет вопить, и царапаться, и драться, как любой человек, которого пытались бы похоронить заживо. До последней секунды жизни, пока не угаснет сознание, он не перестанет бороться, не перестанет морзить. Он будет действовать без передышки, морзить непрерывно — и во сне, и под наркозом, и при острой боли,— морзчть вечно. Пусть они не отвечают ему, пусть не замечают, но, по крайней мере, они никогда не смогут забыть, что пока он жил, он был человеком, который все время, не зная роздыха, взывал к ним. Он морзил. Но зачем? В самом деле, зачем? Почему они не желают иметь со мной дела? Почему заколачивают гроб? Почему не дают мне говорить? Почему не хотят показать меня людям? Почему не хотят, чтобы я был свободен? Прошло пять или, по­ жалуй, шесть лет с тех пор, как меня вышибло из мира живых. Война, надо думать, уже окончилась. Никакая война не может длиться столь­ ко лет — ведь убивают так много людей, что скоро их станет не хватать. Но если война окончилась, значит, всех мертвых уже похоронили, а пленных отпустили. Почему же не освободить и меня? Почему я должен оставаться в заключении? Я не соверщил преступления. По какому праву они удерживают меня? Как'объяснят эту бесчеловечность? Почему? Почему? Почему? И вдруг он прозрел. Он увидел самого себя каким-то новоявленным Христом. Он был новым мессией полей сражений и говорил людям —- каков я, такими можете стать и вы. Ибо ему открылось будущее, он вкусил его и теперь жил им. Он видел аэропланы, летавшие в небе, он видел небеса будущего, где от этих аэропланов было черным-черно. Теперь же ему открылась картина ужасов внизу, на земле. Он видел мир влюбленных, но разлученных навек, мир никогда не сбывшихся мечтаний, никогда не осуществившихся планов. Он видел мир мертвых отцов, искалеченных братьев и иступленно кричащих, помешанных сы­ новей. Он видел мир безруких матерей и у их груди — безголовых мла­ денцев, пытающихся выкричать свое горе из глоток, пораженных ядо­ витым газом. Он видел вымершие от голода города, черные, холодные и неподвижные, и единственное, что двигалось или звучало во всем этом мертвом и страшном мире, были аэропланы, затмившие все небо, а далеко-далеко, на горизонте, раздавался громовой гуд тяжелых ору­ дий, и после разрывов снарядов над голой, истерзанной землей всплы­ вали облака порохового дыма. В этом и состояла вся суть, он постиг ее и открыл им свой секрет, Они же, отвернувшись от него, тоже как бы открыли ему свою тайну. Он олицетворял собой будущее, являл собой совершенно точный образ 'этого будущего; они же пуще всего боялись, чтобы хоть одна живая душа увидела, каково оно, это будущее. Они уже смотрели впе­ ред, уже вглядывались в грядущее, и где-то им уже виделась новая война. Для ведения этой войны им понадобятся люди, но если эти .лю­ ди увидят, что их ждет, то не станут воевать. Вот почему они скрывают будущее, вот почему утаивают его под грифом «совершенно секретно». Они понимают — если все маленькие люди, все молодые ребята увидят это будущее, то сразу же начнут задавать всякие вопросы. Они станут