Сибирские огни, № 9 - 1983

начал хрюкать. Он лежал, хрюкал и морзил, хрюкал и морзил, пока не разболелись шейные мускулы, пока от боли не стала раскалываться голова, пока не начало казаться — еще секунда-другая, и от исступ-1 ленного желания объяснить ей, выкрикнуть, чего он добивается, ра­ зорвется грудная клетка. И все же он чувствовал, как она стоит непод­ вижно у его койки, как смотрит на него и удивляется. Потом она положила ему на лоб ладонь, но тут же отняла ее. Он продолжал морзить, теперь уже со злобным упорством безнадежно­ сти. Она медленно и осторожно гладила его лоб. Она гладила его так, как не делала этого еще ни разу. В нежности ее прикосновений он чув­ ствовал сострадание. Потом ее ладонь скользнула со лба к волосам, и он вспомнил, что иногда Карин ласкала его так же. Но он выбросил Карин из головы и продолжал сигналить. Точка и тире были теперь настолько важны, что он не мог переключиться на эти приятные вос­ поминания. Ладонь все сильнее прижималась ко лбу. Он понял, что тяжестью своей руки сестра пытается его утомить, чтобы он перестал биться го­ ловой о подушку. Тогда он стал сигналить еще упорнее, еще быстрее, чтобы показать ей всю наивность ее плана. От этого неожиданного непосильного напряжения потрескивали шейные позвонки, по крайней мере, так ему казалось. Рука сестры все сильнее и сильнее прижимала его голову к подушке. Все сильнее ныла шея. Какой это был страшный, какой долгий и волнующий день! Голова стала дергаться медленнее, рука тяжелела и, наконец, он снова лежал неподвижно, а она гладила его лоб. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ОН ПОТЕРЯЛ ВСЕ ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ. ПОПЫТКИ УЛО- вить и начать отсчитывать время пошли насмарку, с тем же ус­ пехом их могло и не быть. Он потерял всякое представление обо всем, кроме морзянки. Едва проснувшись, он начинал морзить и не переста­ вал, пока его не одолевала дремота. Но даже засыпая, он вкладывал последние остатки энергии и мысли в свои сигналы, так что словно бы продолжал морзить и во сне. И так как он морзил, когда не спал, а когда спал, то морзил и во сне, его давнее затруднение —неспособность отличать бодрствование от сна — возникло вновь. Он никак не мог удостовериться, видит ли сон наяву или сигналит во сне. Он так безна­ дежно потерял контроль над временем, что не мог сообразить, как давно отбивает свои точки и тире. Может, несколько недель, может, месяц или даже год. Оставшееся у него единственное из пяти чувств оказалось полностью парализовано этой морзянкой, а что до способности размышлять, та о ней он уже и не мечтал. Он больше не следил за приходом и уходом сестер, не прислушивался к дрожанию пола от их шагов, не думал о Прошлом,' не строил догадок о будущем. Он только лежал и до бесконечности посылал сигналы людям. Но они его не понимали. Дневная сестра упорно старалась утихомирить его, но так, будто имела дело с очередным не в меру нервным пациентом, и он знал, — пока ее не сменят, ему ни за что не пробиться наружу. Ей никогда не додуматься, что за ритмичными ударами его головы о подушку кроется мозг, напряженная работа ума. Она просто наблюдала за неизлечимым больным и пыталась, насколько возможно, облегчить его страдания. Она никогда не думала, что немота —тоже болезнь, а он нашел сред­ ство исцеления от нее и теперь пытается сказать ей, что он в порядке, что он уже не немой, он человек, умеющий говорить. Она делала ему горячие ванны. Она передвигала его койку. Она поправляла ему по­ душку под головой —клала ее то выше, то ниже. Когда подушка бы­ вала приподнята, голова оказывалась под более крутым углом к туло-