Сибирские огни, № 9 - 1983

Но невозможно —он ничего не помнит. Пытаясь думать, он оказыва­ ется невежественным, точно младенец. Если бы вспомнить какую-нибудь книгу, спокойно лежать я, главу за главой, мысленно перечитывать ее. Но он не помнил ни одной книги. Не помнил даже общего развития сюжета, не говоря уже о содержании отдельных глав. В памяти мелькали лишь бессвязные отрывки. И не то, чтобы он забыл, как надо запоминать. Просто в свое время читал и ни на что не обращал внимания, а теперь ничего путного не помнил. Так как же? Он мужчина, он жив и, возможно, еще долго проживет, надо чем-то заняться, о чем-то думать. Надо, как младенцу, заново начинать учиться. Надо сосредоточиться. Надо на­ чать с самых азов. Надо начать с какой-то мысли. Эта мысль очень долго — он и сам не знал сколько —оставалась неосознанной, но наконец он понял: самое важное —это время В де­ сятом классе школы он проходил древнюю историю, и учитель расска­ зывал, как еще давным-давно, задолго до рождения Христа, первые люди, едва начав мыслить, стали задумываться над проблемой времени. Они изучали звездное небо и в поисках какого-то способа измерения времени создали понятие недели, месяца, года. Какие все-таки молод­ цы, ведь теперь и перед ним встала та же задача, и он понимал — нет на свете ничего важнее времени. Оно — единственная реальность. Оно — всё. Если ты способен следить за временем, значит, ты удержишься в этом мире, но стоит тебе утратить чувство времени, как ты и сам про­ пал. Рвется последняя связь с другими людьми, и ты остаешься один- одинешенек. Он вспомнил, как граф Монте-Кристо, заточенный в казе­ мат, непрерывно вел счет времени. Вспомнил, как Робинзон . Крузо тщательно отмечал дни и недели, хотя никаких встреч или свиданий у него не было. И неважно, что ты отрезан от людей. Если у тебя сохра­ нилось представление о времени, ты вместе с ними в одном мире, ты их частица. Но если ты потерял время, то другие уйдут вперед, а ты оди­ ноко повиснешь в воздухе, потерянный для всего и навсегда. Он знал только, что в один из дней сентября 1918 года время остановилось. Где-то близко раздался вой, он прыгнул в укрытие, потом все потемнело, и он потерял время. Может, с той минуты и до сих пор столько воды утекло, что теперь ему уже ничего не наверстать. И даже если бы он сейчас изобрел способ следить за временем, все равно — то, что прошло, потеряно навсегда, и поэтому он и живет где-то на отшибе от остального мира. Что было после взрыва? Он не мог припомнить ничего до момента, когда очнулся и почувствовал что оглох. Его ране­ ние было очень серьезным, и он пролежал без сознания, быть может, две недели, или два месяца, или полгода — почем он знал? А потом бесконечные обмороки и провалы, да еще долгие промежутки между раздумьями, мечтами и всяческими видениями. Когда ты полностью лишен сознания, самая странная вещь для тебя — это время. Шелк, и ты не спишь, щелк, и ты снова бодрствуешь, но понятия не имеешь, сколько времени прошло между обоими про­ буждениями. А когда сознание куда-то проваливается и потом снова возвращается, время должно казаться тебе короче, чем нормальному человеку, потому что ты ведь и в самом деле наполовину бредишь, наполовину бодрствуешь, и время незаметно наслаивается на тебя. Мать рожала его в тяжких муках, целых трое суток, но потом, когда все осталось позади, она почему-то считала, будто роды длились часов десять, не больше. Значит, несмотря на боль и все прочее, время бежа­ ло для нее быстрее, чем это было в действительности. Если все это вер­ но, то он, по-видимому, потерял куда больше времени, чем предполагал. Например, год или даже два года. Его охватил страх, но не просто страх, а скорее паника, панический ужас перед потерей самого себя. Мысль эта уже давно крепла в его сознании —мысль о том, чтобы поймать время и тем самым опять вернуться в мир. Но он все не мог сосредоточиться. То он плыл сквозь сны, то внезапно приходил в себя